В. Е. Шумилов «Раздумья у рейхстага» Раздумья у рейхстага Таким запомнился мне последний день Великой Отечественной войны. Я прошёл её от первого до последнего часа - все 1418 суток. Таких, как я, около рейхстага много. Они-то больше всего радуются Победе. Как и я, они, наверное, возвращаются мысленно к пройденному пути, к могильным холмикам фронтовых побратимов, которым не муждено было дойти сюда, до рейхстага, вспоминают виденное и пережитое в огне кровопролитных сражений. Более полвека минуло с тех пор. Казалось бы, что время, житейские заботы заставят многое фронтовиков забыть. Но ничего не забывается. То и дело прошлое напоминает о себе. Кем-то произнесённое слово, песня из радиопередачи, случайная встреча со знакомым, обрывок старой газеты, фотография, письмо -всё это заставляет о чём-то вспомнить. И сразу же цепкая солдатская память разворачивает перед мысленным взором картины фронтовых лет. Они - часть моей боевой юности, самые незабываемые страницы в биографиях моих фронтовых товарищей. Моя довоенная профессия - наборщик. Без отрыва от производства закончил в 1939 году курсы фотокорреспондентов. Это и сыграло решающую роль в моей солдатской судьбе. Службу начал в 15-й танковой дивизии в приграничном городе Станислав. Был зачислен в штат политотдела. Фотографировал бойцов для партийных и комсомольских билетов. На границе я встретил войну. Вместе с другими отражал натиск фашистов, отступал. Потом вместе с остатками личного состава дивизии оказался под Сталинградом. Когда началось формирование бригады, я снова оказался в политотделе, тоже в штате нештатной редакции бригадного "Боевого листка". Никакой полиграфической базы у нас, конечно, не было. Вся "типография" состояла из ротатора, черной краски и меня. Я размножал "боевые листки", затем разносил их по подразделениям. Второй моей обязанностью оставалось фотографирование. Служебное положение позволяло мне бывать во всех экипажах, взводах, ротах, батальонах. Я имел возможность наблюдать людей в быту и на поле боя. С газетами и штабными новостями я был желанным гостем в любом подразделении. Круг моих друзей всё время расширялся. Я знал характер и привычки многих бойцов, командиров и политработников. Многие без стеснения делились со мной новостями, самыми сокровенными думами. Возвращаясь в политотдел, я приносил снимки и самые свежие новости с переднего края. Ими снабжали меня сами герои боёв и их начальники. Часть этих новостей попадала в печать. Проявлять плёнку и печатать снимки приходилось в самом неподходящем месие - в кузове грузовика, в сарае, а то и просто в окопе. Часто это делалось под обстрелами и бомбёжкой. Если полистать подшивки центральных газет за октябрь-ноябрь 1941 года, то можно увидеть много материалов о ратных подвигах катуковцев - Александра Бурды, Дмитрия Лавриненко, Ивана Любушкина, Анатолия Рафтопулло, Константина Самохина, Ивана Полянского и многих, многих других. Но первые сообщения об их выдающихся ратных подвигах появились в нашем бригадном "Боевом листке". Это с его маленьких страниц сообщения о героях-катуковцах перекочевали потом на широкие полосы центральной прессы. В то время к нам часто наезжали столичные журналисты. Особый интерес к нашей бригаде всегда проявлял корреспондент "Комсомолки" Юрий Жуков, высокий и дотошный человек, у которого среди танкистов было много хороших знакомых. Помнится, в одном из октябрьских номеров своей газеты-малютки мы напечатали заметку о Дмитрии Лавриненко, который в последнем бою уничтожил семь вражеских танков, шесть противотанковых орудий, десять мотоциклов, шесть миномётов и около сотни гитлеровцев. А через два дня об этом уже сообщалось в ряде центральных газет. В числе первых я узнал о подвиге тамбовчанина Ивана Любушкина. На переднем крае шёл горячий бой. Экипаж одного из танков вышел из строя. Машину привёл с боя радист - стрелок замполитрука Николай Дуванов. Старший сержант Любушкин тут же занял его место командира машины, а старший сержант Алексей Федотов сел за рычаги. В жестокой схватке у деревни Первый Воин экипаж Любушкина уничтожил девять немецких танков, тягач, два противотанковых орудия, много солдат т офицеров противника. Мне было приказано отпечатать пятьсот экземпляров "Боевого листка" с этим сообщением. Замполитрука Гриша Гендлер и Аркадий Ростков забирали ещё не высохшие листки газеты и разносили их по подразделениям. Ивана Любушкина я знал ещё в Станиславе. Однажды поместил его снимок в дивизионной газете. Тогда этот плечистый и высокий парень с русым чубом славился меткой стрельбой из танковой пушки. Но то было мирное время, и стрелял Любушкин по фанерным танкам. И вот теперь он отличился в борьбе с настоящим противником. Закончив работу, я поспешил поздравить Ивана с боевым успехом. На скуластом лице Любушкина блуждала смущённая улыбка. Скромный, немного застенчивый, он, как мне показалось, принимал поздравления товарищей без особого энтузиазма. Рассказывая о бое, он почти ничего не говорил о себе и, не скупясь, расхваливал членов экипажа. Когда вскоре в газетах был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Ивану Тимофеевичу Любушкину звания Героя Советского Союза, он, встретив меня, сказал: - Вот получу звёздочку, и ты, Владимир, сфотографируй меня. Надо послать портрет маме, сестре Тане и одной девушке. Такое желание Ивана было понятным. Я пообещал ему выполнить просьбу и сдержал слово. Говоря о Любушкине, не могу не сказать о таком факте. Дело было под Волоколамском. Гвардейцам поступило много посылок от тружеников тыла. На одной из посылок была надпись: "Вручить самому храброму танкисту бригады Катукова". - Это для Любушкина, - сказал начальник политотдела Иван Григорьевич Деревянкин. Он сам и вручил подарок герою-танкисту. Любушкин тут же распечатал посылку. В ней оказались шерстяные носки, перчатки, сладости, бутылка водки. На кисете с махоркой желтела вышивка: "Совершив геройский подвиг, сядь, товарищ, закури". Кисет пошёл по рукам. - Уж чего-чего, а на добрую закрутку мы все заработали, - улыбаясь, сказал Любушкин. После густых подмосковных лесов, где не всегда можно увидеть небо, воронежская степь показалась нам чересчур просторной. Обзор местности был таким, что, казалось, букашку можно было разглядеть за десяток километров. А как же здесь можно спрятать танк, пушку, машину? - Если нужно, значит можно! - услышал я слова старшины 2-го батальона Михаила Базыкина. Под его руководством танкисты проходили практический курс маскировки боевой техники на открытой местности. В те дни гвардейцам пришлось много потрудиться ломом и лопатой. У меня тоже не сходили кровавые мозоли с ладоней. Ведь вражеская авиация, как говорится, ходила над нами пешком. Тут хочешь, не хочешь, а полюбишь и лопату, и матушку-землю, которая только и могла спрятать солдата от осколков. В земляной "типографии", а проще сказать, в быкновенном окопе, я и набирал тогда "Памятку гвардейцу". Её подготовил политотдел бригады. "Волею партии, Советской власти, волею многочисленного трудового народа, - говорилось в ней, - ты назван гвардейцем. Ты получил это почётное звание за горячую любовь к матери-Родине, за жгучую ненависть к врагу, за мужество и бесстрашие, проявленные в боях... Помню, гвардеец, что ты являешься наследником революционных традиций Ленинской гвардии. Пусть же вдохновляет тебя на борьбу с фашизмом революционное знамя Ленинской гвардии, той самой гвардии, которая отвоевала для тебя счастливую жизнь и сделала тебя гражданином социалистической Родины. Помни, гвардеец, что ты являешься продолжателем бессмертных традиций героев Великой Отечественной войны." Далее в листовке рассказывалось о героях боёв под Орлом и Москвой, о подвигах Лавриненко, Воробьёва, Лугового, Молчанова, Рябова, Клещевникова. Листовка призывала личный состав свято блюсти традиции первой гвардейской танковой бригады. А заканчивалась она популярным в то время призывом: "Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!". Эти слова я набирал жирным шрифтом. Потом я разносил эти листовки по подразделениям. Во второй батальон пришёл, когда там был митинг. Трибуной служил танк гвардии майора Рылева. Когда выступило несколько человек, слово взял заместитель комбата. Речь его была короткой и потому хорошо запомнилась: - Здесь правильно говорили: будем беспощадно мстить фашистам за муки нашего народа, за смерть боевых товаришей. Мы и на Воронежской земле покажем удаль гвардейцев-катуковцев. Всё это так. А вот некоторые товарищи здесь уповали на скорое открытие второго фронта, на помощь Черчилля. Вы что, забыли, кто такие империалисты? И тут оратор выпустил целую очередь непечатных слов. Комиссар батальона гвардии старший политрук Н. И. Ищенко дёрнул Рылева за рукав, что-то шепнул ему на ухо. - Что? - громко переспросил тот, обернувшись к комиссару. - Нецензурно говоришь? Может бвть. Это от злости. Извините, товарищи, - обратился Рылев к танкистам. - А вообще, как говорится, на Черчилля надейся, а сам не плошай. Нм американцы, ни англичане не будут за нас освобождать советскую землю от оккупантов. Это наше с вами дело. Был у меня дружок из воронежских краёв сержант Иван Шустов. Высокий, худой, всегда аккуратно заправленный, он являлся одним из лучших командиров орудий. В схватке с немецкими танками он неизменно выходил победителем. Ещё в бояхпод Москвой Иван заслужил орден Красного Знамени. С особой злостью бил врага танкист Шустов, когда фронтовые дороги привели нас на воронежскую землю. Не уступали Шустову в мужестве и мастерстве и его земляки - уроженец Ольховатки Василий Стороженко, воронежец Николай Литвинов, Илья Бережной из Ровеньского района, россошанец Георгий Бутов. Все они считали своим долгом показывать другим воинам пример беззаветной храбрости и боевого мастерства. От метких выстрелов Василия Стороженко сгорело на берегу Большой Верейки три вражеских танка. Здесь же Георгий Бутов открыл счёт уничтоженных вражеских танков и затем непрерывно увеличивал его до конца войны. Воронжеская земля запомнилась мне по многим эпизодам. Не могу забыть одного налёта вражеской авиации на штаб бригады. Было ранне утро. Я печатал очередной номер боевого листка в колхозной хате. Когда с неба посыпались бомбы, я нырнул в небольшой окопчик рядом с хатой. Прогрохотали разрывы, сверху посыпались комья земли. Потом я потерял сознание. Очнулся в санчасти уже в другой деревне. Оказывается, меня контузило и засыпало землёй. Откопал меня и доставил в санчасть гвардии майор Владимир Юляьнович Боровицкий. На Калининском фронте под деревней Смольки мне довелось фотографировать танк КВ гвардии воентехника 2-го ранга Владимира Задорожнюк. Во время боя у этой машины была перебита гусеница. Фашисты было попытались овладеть неподвижным танком, но экипаж смело вступил в борьбу с врагом и успешно вёл её в течение суток. Когда гвардейцы снова атаковали гитлеровцев и отбросили их на значительное расстояние, то вокруг КВ Владимира Задорожнюка увидели более двадцати вражеских трупов. В танке насчитали семьдесят пять попаданий снарядов и крупных осколков. Какой же репортёр упустит возможность и не сфотографирует такую машину. Запечатлел я на плёнку тогда и воентехника Задорожнюка. Этот смелый и жизнерадостный человек был потом начальником технической летучки - "скорой помощи", как её называли танкисты. Он всегда вовремя приходил на помощь повреждённым машинам, не раз эвакуировал подбитые танки из-под носа гитлеровцев. Владимир Задорожнюк прошёл с бригадой весь путь и погиб на одной из улиц Берлина. Бои на Курской дуге встают в памяти гигантским огненным круговоротом, паляшим зноем, густыми тучами дыма и пыли. Расход боеприпасов был таким большим, что шофера едва успевали доставлять их экипажам. В битве под Яковлево геройски дрались с врагом не только воины боевых подразделений бригады, но и снабженцы, медики, все гвардейцы тыла бригады. И многие из них по заслугам были отмечены высокими правительственными наградами. Хорошо помню осень 1943 года, когда мы стояли на отдыхе под Сумами. Командующий армией М. Е. Катуков и член Военного СоВета Н. К. Попель вручали 1-й гвардейской бригаде орден Ленина за бои на Курской дуге. Орден принимал командир бригады В. М. Горелов. Высокий, богатырского телосложения, он казался ещё более крепким и сильным. Я поймал в объектив лицо Владимира Михайловича и удивился. Всегда мужественное и суровое лицо гвардии полковника Горелова было радостным, сияющим и очень, очень добрым. Во время наступления в марте 1944 года я вместе с автоматчиками находился на танке В. М. Горелова. Бригада шла в авангарде армии, и мне не хотелось упустить наиболее интересные моменты боёв. Фотоаппарат всё время был в готовности к немедленной съёмке. Мы только что остановились на развилке дорог, одна из которых вела к Чёрткову. На окраинах города уже гремел бой. Комбриг диктовал радисту Илье Бережному приказ. Вдруг откуда-то выскочила немецкая танкетка. Увидев нас, немцы быстро развернули машину и помчались в обратную сторону. - А ну, Серёжа, покажи фашистам, как бегают советские "тридцатьчетвёрки"! - сказал Горелов. Дальнейших пояснений для Сергея Соловьёва не требовалось. Его танк сорвался с места и помчался за фашистами. Через несколько минут Соловьёв привёл на буксире танкетку. Невозможно забыть Казатин. В бою за этот город мы потеряли многих прославленных ветеранов, в том числе и Александра Аристова. С Сашей Аристовым я дружил давно. Невысокого роста, ладно скроенный, он был неутомим в труде и неисчерпаем на выдумки. Его серо-голубые глаза всегда радостно светились. Но во время боя Аристов преображался суровостью. Мало кто из механиков-водителей мог состязаться с ним в мастерстве вождения танка. Под Орлом, Мценском и Москвой, на Воронежском и Калининском фронтах, в боях на Курской дуге Аристов участвовал почти в трёхстах атаках. И неизбежно выходил победителем. Фронтовые газеты не раз писали о нём, художник Вязников рисовал его портрет, я несколько раз фотографировал Сашу. Как лучшего специалиста Аристова перевели на должность механика-регулировщика. Во время боя за Казатин Саша помогал ремонтникам восстанавливать "тридцатьчетвёрки". Не хватало "пальцев" для соединения траков. Аристов пошёл к станции, чтобы снять нужные детали с других машин. Там его подкараулил вражеский снайпер. Сашу нашли мёртвым с зажатым в руке стальным "пальцем". Бои на территории Польши, окружение и штурм крепости Познань. Здесь мы навсегда расстались с командиром танкового взвода гвардии младшим лейтенантом Кубисом Джумабековым, отважным воином и хорошим товарищем. Кубис очень гордился своим дедом, великим поэтом, народным акыном Казахстана Джамбулом Джабаевым. Кубис знал наизусть множество стихов и песен Джамбула, мог без устали читать их танкистам. Комсомолец Кубис Джумабеков беспощадно бил врага и заслужил орден Отечественной войны. Когда его приняли в ряды большевиков, я фотографировал его для партбилета. Он попросил меня сделать ещё две карточки - хотел послать родным. Мы договорились, что завтра Кубис придёт за снимками. Но он не пришёл. Бесстрашный танкист геройски погиб в горячей схватке с фашистами. Так шла бригада к победе. Шла, ломая сопротивление противника, устилая свой путь трупами гитлеровцев и оставляя позади себя могильные холмики гвардейцев. Через развалины и пожарища, преодолевая жестокое сопротивление гитлеровцев, танкисты упорно пробивались к центру Берлина. На пути то двойная стена из толстых брёвен, между которыми насыпана земля, то баррикада из речного хлама, то мешки с песком, то опрокинутые трамвайные вагоны. И за каждым из этих препятствий - орудия и вкопанные в землю танки. А с этажей хлещут пулемёты, бьют фаустники. По центру улицы двигаться невозможно, танк мгновенно попадает под перекрестный огонь орудий. Поэтому машины держатся поближе к тротуарам. Вытянувшись в цепочку по обе стороны улицы, они медленно продвигаются за головными танками, а чаще стоят. Когда передние "тридцатьчетвёрки" израсходуют боеприпасы или окажутся подбитыми, на их место выдвигаются новые машины. Рядом с головными танками и чуть впереди их действуют сапёры и автоматчики. Они очищают от фашистов соседние здания, делают проходы в баррикадах и завалах, охраняют танки от фаустников. Но вот ряды сапёров и автоматчиков поредели. По приказу гвардии полковника А.М.Темника в ряды автоматчиков вливаются работники штаба и политотдела. Я тоже вооружаюсь автоматом и иду впереди танка - офицер связи гвардии старший лейтенант Иван Шустов, пропагандист политотдела Василий Дмитриевич Серков, другие товарищи. При поддержке артиллеристов и танкистов мы заканчиваем проческу очередного квартала. Вскоре мы узнали, что погибли подполковник Мороз, офицер связи Шустов. Давно знаю Ивана Шустова. От Сталинграда до Берлина прошёл он по дорогам войны. Рядовой танкист стал командиром взвода, потом возглавил роту. Последнее время был офицером связи. За время войны Иван Алексеевич был трижды тяжело ранен. Каждый раз врачи списывали его с боевой работы, направляя в глубокий тыл. Но Шустов вопреки мнению врачей оставался в строю. Он дошёл до Берлина. И в нём погиб за несколько дней до конца войны. Вместе со мной пришёл в Берлин и мой земляк из Архангельска Евгений Доставалов, шофер зенитной пулемётной установки. Вместе с ним мы начинали солдатскую службу в 15-й танковой дивизии в Станиславе, прошли длинный фронтовой путь до столицы фашистского логова. Получив машину в Сталинграде, Евгений провёл её через все испытания. От осколков и пуль машина не раз выходила из строя. Умелый водитель восстанавливал её и снова продолжал движение на запад. В тяжёлые минуты боя Доставалов заменял у пулемёта раненных зенитчиков. За время войны Евгений Григорьевич стал коммунистом, сержантом, заслужил три боевых награды. Вспоминаю весну 1945-го. Освободив Украину и Польшу, наша гвардейская танковая бригада в составе 1-й гвардейской танковой армии 1-го Белорусского фронта вела бои на территории врага. 8 мая фашистская Германия капитулировала. Наступил и на нашей улице прздник! Победа! Всеобщее ликование! Среди счастливцев, встретивших день Победы в поверженном Берлине и я, гвардии старший сержант. Со всех концов Берлина к рейхстагу устремляются воины-победители, принимавшие участие во взятии города. Каждому хочется посмотреть, какой он, рейхстаг, оставить на его стене автограф. ... Серое, мрачное, побитое осколками снарядов и бомб, с массивными колоннами здание. Искореженный купол. В разных местах к парапету прикреплены флаги частей, бравших рейхстаг штурмом. На куполе развивается Красное Знамя - Знамя нашей Победы. Учащенно бьётся сердце. На колоннах, среди подписей солдат, бравших рейхстаг с боем, написал я и свою фамилию - "Шумилов". ... Вспомнил 26 апреля 1945 года. Рано утром находился на наблюдательном пункте комбрига А. М. Темника. Он предложил мне всё время быть рядом с ним: не сегодня - завтра будем брать рейхстаг, надо для потомков оставить снимки, и тут же спросил, завтракал ли я. "Нет", - ответил я. Меня оставили завтракать, а все остальные пошли туда, где танки наши вели бой. Не успел я поесть, как сообщили: "Абрам Темник, Владимир Жуков, Иван Шустов, Алексей Мороз погибли" . До боли, до слёз жаль погибших товарищей, ведь последние дни войны! По разбитым ступеням рейхстага поднимаюсь вместе с генералом Иваном Дрёмовым - командиром 8-го гвардейского Прикарпатско-Берлинского механизированного корпуса и танкистами. Вот оно - змеиное гнездо фашистов! Большой зал, снарядами пробитая крыша, стены изрешечены автоматными очередями и осколками гранат, выбитые стёкла и двери... Одна из них каким-то чудом держится на единственной петле, свисая наискось в проходе. В центре зала - громадная люстра, грохнувшаяся с потолка. Гулко раздаются шаги. Чувствуется лёгкий ветерок, шелестящий листами бумаги. Мы идём по фашистским документам, осколкам люстры, отбрасывая носками сапог обломки фашистских "кайзеров". Лохмотьями висит обгоревшая драпировка. Посреди зала - массивный разбитый стол, обтянутый зелёным сукном. Под рейхстагом - подвал с узкими коридорами, забаррикадированный шкафами, столами, битым кирпичом. Темно. Идём, натыкаясь на двери. При свете зажигалок разглядываем следы недавнего боя в каждой комнате. Смрад, кое-где распухшие трупы врагов... Зажигалки выгорели, спички кончились, на ощупь вылезаем наверх. С облегчением вдыхаем свежий воздух, воздух Победы. В левом углу здания - винтовая лестница, ведущая на крышу. Металл лестница искорежен. Помогая друг другу, залезаем на крышу. От угла и вдоль края крыша плоская, обнесённая бетоном. Купол состоит из отдельных рам, покрытых серыми плитами. Во многих местах плиты пробиты снарядами, зияют провалы. Найдя кусок алебастра, на парапете купола написал крупными буквами: " ШУМИЛОВ ВИКТОР ЕГОРОВИЧ ИЗ АРХАНГЕЛЬСКА ". Помню, Евгений Доставалов, земляк, написал рядом свою фамилию. Многие мечтали в конце войны вступить в Берлин, подойти к рейхстагу и своими глазами увидеть это зловещее здание. Но, к сожалению, не смогли. Они своей кровью и жизнью преградили путь фашистским агрессорам, сделали всё, что смогли, приближая тем самым День Победы. Мы, живущие сегодня, обязаны им всем. Об этом будем помнить. |