Все началось с письма, которе прислал из города Балашова бывший командир эскадрильи В. Г. Салов. "17 января 1943 года, - писал Василий Геннадьевич, - в районе Россошь - Калитва был сбит самолет ПО-2. Спутя 20 лет ко мне обратился отец одного из членов экипажа, штурмана Овчинникова. Старику известно только, что его сын "не вернулся с боевого задания и пропал без вести". Прошу помочь разыскать место гибели самолета, а также выяснить судьбу штурмана Овчинникова". В письме автор сообщил приблизительные координаты последнего боевого вылета летчиков. Редакция воронежской областной газеты "Коммуна" поручила эту работу мне. После долгих розысков, переписки и выездов на места сражений накоплен обильный материал. Это фронтовые письма, воспоминания однополчан, родителей, пожелтевшие траницы армейских газет, десятки ответов из различных учреждений, письма "красных следопытов" из Новой Калитвы, помогших разыскать следы сбитого самолета, ценные сведения россошанского селькора Г. Тоцкого, благодаря которым удалось полностью раскрыть судьбу "пропавшего без вести" штурмана Овчинникова. Так, с помощью многих людей, узнана еще одна страничка боевой славы. Она повествует о двух отважных сынах советской Родины, воспитанниках Ленинского комсомола, ленинской партии. ... Шел 1943-й год. В составе войск Воронежского фронта сражались славные соколы 2-й воздушной армии. Немало подвигов было совершено летчиками 646-го легкобомбардировочного полка, которым командовал Герой Советского Союза подполковник Летучий. Самолеты ПО-2, или, как их называли сами летчики, "удвашки", день и ночь летали на боевые задания, ликвидируя вражеские оборонные объекты и громя технику и живую силу противника. Недаром от них так панически разбегались и прижимались к земле фашисты, едва заслышав в небе стрекотание "рус фанер". Так называли наши ПО-2 немецкие солдаты. Среди летного состава полка и даже дивизии славился экипаж легкого бомбардировщика в составе младших лейтенантов коммунистов пилота осетина Шалико Козаева и штурмана, стрелка-бомбардира, челябинца Евгения Овчинникова. Где бы ни появлялся их краснозвездный ПО-2, он своими дерзкими налетами наносил большой урон врагу. Мастерами ночного полета звали боевых друзей и побратимов во 2-й воздушной армии. & nbsp Среди документов, хранящихся в архиве Министерства обороны, есть донесение начальника политотдела дивизии тов. Попова. В нем отражен один из многих боевых вылетов славного экипажа. В ночь на 20 декабря 1942 года Шалико Козаев и Евгений Овчинников вылетели на уничтожение крупных немецких складов с боеприпасами на станции Острогожск. Когда самолет подходил к цели, противнику удалось его обнаружить. Немцы включили четыре прожектора и открыли сильный огонь из зенитных пулеметов и пушек. Козаев умело вывел машину из зоны действия обстрела и ускользнул от лучей прожекторов. Приняв решение зайти с противоположной стороны, Шалико спланировал с выключенным мотором и удачно произвел заход, и мальенкая машина появилась над железнодорожной станцией. Когда над головами фашистов пронеслась краснозвездная птица, те растерялись. Открыли беспорядочный огонь. Но было поздно. Евгений Овчинников метко стал поражать объект противника. Сбрасываемые им бомбы точно ложились в цель. Освободившись от груза, Козаев вывел самолет на обратный курс, ловко обойдя все огневые точки противника. Лучи прожекторов бессильно старались поймать в ночной темноте эту храбрую машину. А на станции бушевал пожар. Вскоре Козаев и Овчинников были вызваны к командиру полка. - Есть срочное задание командующего воздушной армией, - сказал друзьям подполковник Летучий. - Выбор пал на вас. Нужно срочно связаться с танковым корпусом, совершающим рейд по вражескому тылу, и выяснить обстановку. Действуйте незамедлительно. Была глубокая ночь. Метеорологические условия самые отвратительные: метель, плохая видимость. Но Шалико и Евгения ничто не могло остановить. Приказ получен. Он должен быть выполнен. Линию фронта летчики миновали благополучно. Немцы даже и не предполагали, что в эту нелетную погоду противник рискнет на полеты. Их воздушная охрана, видимо, ослабила свое наблюдение и не заметила, как на бреющем полете над их позициями в тыл пронесся советский ПО-2. Штурман Овчинников безошибочно указывал маршрут пилоту. В штабе корпуса не ждали воздушного разведчика и посадочной площадки не успели приготовить, не было и сигнальных огней. Но это не смутило Шалико. Еще под Сталинградом ему приходилось сажать самолет в трудных условиях. Успешно приземлился он и на этот раз, выбрав для посадки открытое ровное поле. - Ну и горячие вы головы, - обступили танкисты прибывших летчиков. - Молодцы, ребята, - дружески тискали они в крепких объятиях прибывших. - Спасибо вам за помощь. Выяснив обстановку в корпусе и сдав в штаб распоряжения командования свежие газеты и почту, после короткой передышки Козаев и Овчинников вернулись на свой аэродром. За этот подвиг, а также за героизм и отвагу, за неоднократное выполнение боевых заданий Козаев и Овчинников первыми из летчиков воздушной армии были награждены орденами Отечественной войны I-й степени. У Евгения Овчинникова это была уже вторая боевая награда. Орденом Красного Знамени он был награжден в сентябре 1942 года. Тогда Евгений вместе с пилотом Георгиев Анашкиным наносили смелые и точные бомбовые удары по вражеским войскам на железнодорожной станции Мохово, на станции Думчино, участвовали в уничтожении аэродрома противника под Орлом, многократно бомбардировали немецкие мотомеханизированные части, переправлявшиеся через Дон у Воронежа. Но не только бомбы сбрасывали на врага воздушные соколы. Вот что писала воронежская фронтовая газета "За честь Родины" в номере от 2 января 1943 года: "... 15 боевых вылетов за последние два дня совершили летчики Козаев и Овчинников. Они отлично выполнили боевые задания, сбросив к тому же в расположение врага 200 тысяч листовок. Эти листовки сыграли большую роль. Около 500 солдат противника в тот день сдалось в плен. Эти же летчики сделали посадку в тылу противника и доставили находящемуся там нашему подразделению необходимые материалы". Чем дальше вчитываешься в страницы писем и архивных документов, тем больше раскрываются благородные качества этих двух воинов. Сын челябинского железнодорожника Евгений Овчинников после окончания средней школы в 1939 году поступил в Чкаловское авиационное училище. Когда ему предложили в числе семи лучших выпускников остаться в училище инструктором, он наотрез отказался. Шла война ... Провожая Евгения на фронт, Параскева Даниловна сказала: "Сынок, будь осторожен. Ты ведь у нас один". Он ответил: "Мама, я понимаю тебя, но ведь и ты знаешь, что за спину товарища прятаться я не стану". А когда в Челябинск в небольшой домик под номером 140 по Красноармейской улице стали приходить письма со штампом полевой почты, сердца родителей наполнялись гордостью за сына. В одном из писем Евгений писал: "Дорогие папка и мама! Прежде всего поздравляю с наступающим НОвым годом! Нахожусь в ударной группе. В ночь на 17-е сделал семь вылетов, а на 18-е - восемь. Налета восемь часов пятнадцать минут чистого воздуха. Это рекорд по полку... Всего набрал уже 200 ночных вылетов". Последнее письмо от Евгения было датировано 10 января 1943 года. С юношеской благодарностью он сообщал родителям, что на партийном собрании его избрали в президиум. Коротка биография и сына горной Осетии Шалико Васильевича Козаева. Он родился в селе Корниси. Их было три брата: Шалико, Федор и Вячеслав. Отец умер рано, остались они с матерью. Простая советская женщина вырастила достойных сыновей. Все трое с детства мечтали об авиации, все трое учились в аэроклубе. А когда началась война, братья ушли защищать родную землю. Командир полка тов. Летучий в письме матери Шалико Вере Иордановне писал: "Ваш сын, младший лейтенант Козаев Шалико Васильевич, прибыл к нам из аэроклуба. С первого же дня он стал любимцем всей части. Товарищи звали его обычно Шалико..." Так же любили однополчане и Евгения Овчинникова, называя его ласково "штурманенок". Вот вкратце характеристика двух фронтовых побратимов, двух друзей, чьи дерзкие удары по врагу с воздуха заставляли гитлеровцев дрожать от страха. Они родились и жили далеко от воронежской земли, но сражались с врагом в воронежском небе. ... 17 января 1943 года Козаев и Овчинников не вернулись с боевого задания. Через несколько дней советскими войсками был освобожден ряд сел Россошанского района. Летчикам полка удалось разыскать остатки сгоревшего самолета и труп Козаева. Его перевезли в город Россошь и похоронили на городской площади у памятника Ленину. 8 марта в полку был зачитан приказ: "Зачислить посмертно в списки личного состава 646-го легкобомбардировочного авиаполка летчика младшего лейтенанта Козаева Шалико Васильевича, героически погибшего в бою 17 января 1943 года при выполнении особого боевого задания командования на фронте борьбы с германским фашизмом. При всех построениях личного состава полка, а также при проведении утренних и вечерних поверок зачитывать звание, фамилию, имя и отчество младшего лейтенанта Козаева Шалико Васильевича". Мужественно перенесла Вера Иордановна весть о гибели старшего сына. "Велико горе матери, - писала она боевым товарищам Шалико, - но я горжусь, что он умер как воин, как герой, как верный сын своего народа..." Получили скорбную весть Василий Николаевич и Параскева Даниловна Овчинниковы. В Челябинск из полка пришло короткое извещение, что штурман Евгений Овчинников "не вернулся с боевого задания и пропал без вести". Но что же скрывалось за этим сухим извещением? Вот что удалось узнать спустя двадцать лет о судьбе самолета и его боевом экипаже, о последнем боевом вылете. Утро 17 января 1943 года выдалось на редкость ясным, безветренным. Отличная летная погода. Командир полка подполковник Летучий объяснял Козаеву и Овчинникову боевое задание: Вам предстоит выполнить особое поручение, - сказал он. - Необходимо срочно восстановить связь с наземными частями, которые глубоко вклинились в расположение противника. От этого зависит исход задуманной операции - полное окружение и уничтожение врага. (В результате этой операции было окружено, уничтожено и взято в плен свыше 16 тысяч вражеских солдат и офицеров. - Прим. автора). - Есть установить связь! - отчеканил Козаев. А когда командир пожал ему и Евгению руки и пожелал успеха, добавил: - Сделаем все как надо. ... Послушная машина взяла нужный курс на юго-восток, в направлении Калитвы. Обойдя стороной вражеский аэродром в Евстратовке, летчики благополучно добрались до расположения наших подразделений. Вручив командованию наземных частей оперативные указания и приказы командующего армией, Шалико и Евгений отправились в обратный путь. Солнце перевалило за полдень. Под крылом самолета расстилалась белоснежная пелена выпавшего за ночь снега. Темно-грязными полосами видны были на нем колонны отступающей вражеской пехоты. Но теперь им из кольца не уйти. Эта стрекочущая вверху маленькая машина сделала свое дело, доставив войскам окружения четкие боевые приказы. Скоро наступит минута, и шквал огня обрушится на мечущихся в котле фашистов. Надо только скорее доложить в штаб о выполнении задания и доставить донесение... На горизонте показалась Морозовка, накануне освобожденная от оккупантов. Недалеко от Евстратовского аэродрома, где еще хозяйничал враг, Шалико свернул машину к небольшому леску, что в пойме Черной Калитвы. Сверху было видно, как на хуторе в панике суетились немцы, сновали автомашины. Аэродромная служба готовилась к бегству. Очереди крупнокалиберного зенитного пулемета летчики не слышали. Но они почувствовали, как дрогнул их самолет от пулевых ударов. Загорелся мотор. Ноги Козаева пронзила острая боль. Они плохо слушались: правая ранена, левая перебита. Но ему все же удалось посадить машину, когда пламя подошло уже к кабине и загорелся комбинезон. Выскочив из машины, Овчинников помог выбраться ослабевшему товарищу. Он стал срывать с него горящую одежду. Со стороны хутора и с аэродрома, дико крича, к самолету побежали фашисты. - Приказываю бросить меня и выполнять задание! Там ждут донесения, - твердо сказал Евгению командир экипажа. - Есть, Шалико! - Штурманенок крепко обнял друга и поцеловал его в пересохшие губы. Проваливаясь в глубоком снегу, он через кусты побежал к камышам... Первых двух подбежавших немцев Козаев расстрелял в упор из нагана. Силы покидали его. Размахивая автоматами, к нему приближались десятка два гитлеровцев. Повернувшись в сторону, где скрылся Овчинников, Козаев крикнул: "Женя, дорогой, скорей беги! Прощай!". ... Выпустив шесть пуль по врагу, Шалико последнюю, седьмую, оставил для себя. Подбежавшие фашисты с остервенением кинулись избивать прикладами безжизненное тело героя. Отстреливаясь от преследователей, Евгений сумел скрыться в камышах. Валила на землю острая боль в вывихнутой ноге, но он упорно шел к реке. На той стороне были свои. Но уйти Евгению не удалось - немцы пустили овчарок. Собаки настигли выбившегося из сил летчика и под злобный хохот подоспевших гитлеровцев стали его терзать. Все это рассказала мне колхозница Анна Васильевна Данилова, когда я приехал к ней на хутор Заречье по письму "красных следопытов" из Новой Калитвы, которые помогли разыскать свидетеля падения сбитого самолета. Анна Васильевна показала мне и место, где упал и сгорел самолет. Произошло это недалеко от ее избы, на ее глазах. Рядом с ней, крепко вцепившись за руку, стоял семилетний сын Ванюшка. Слезы градом катились из его глазенок. Рассказала Анна Васильевна и о том, что произошло дальше: - Будто в полусне видела я, как вели пойманного летчика. Он был невысокого роста, широкоплечий, красивый. На лице ни капельки испуга. Били его зверски, прикладами в спину, а он шел твердо, только чуть прихрамывал. Он нагибался, когда с него сбивали шлем. Поднимет его, откинет русые волосы и наденет снова на голову. Увели его немцы к своим постройкам на аэродром. К вечеру фашисты сбежали, а на следующий день советские танки вошли в хутор. Что сталось с Овчинниковым, неизвестно. Много было предположений о его судьбе. В воспоминаниях С. Н. Ромазанова, опубликованных в журнале "Вестник воздушного флота", № 12 за 1957 год, написано: "... Тяжело ранен Евгений Овчинников. В бессознательном состоянии он попал в плен. НЕсколько дней его держали в холодном подвале. Требовали выдать тайну, пытали. Но ни одного слова не проронил герой. Тогда его привязали цепью к дереву, облили керосином и сожгли. О судьбе Козаева и Овчинникова рассказали летчикам впоследствии жители города Россоши". Невольно возникло сомнение. Жители Россоши знали, что произошло с Овчинниковым, а хуторяне ничего не знали. Ведь в рассказы горожан могла вкрасться ошибка. Случаев гибели экипажей наших самолетов было в то время немало. Двадцатилетнюю тайну помог мне раскрыть железнодорожник станции Россошь Г. Тоцкий. То, что он услышал от старого рабочего Россошанской птицефабрики, жителя хутора Карачуна Ивана Михайловича Шингарева, до конца пролило свет на судьбу Евгения Овчинникова. ... Поздний зимний вечер. Выпавший снег так занес хутор Карачун, что с трудом можно было пройти по его единственной улице. Все эти долгие месяцы оккупации хуторяне жили в вырытых землянках. В их избах удобно расположились и хозяйничали фашистские захватчики. И вот уже два дня не слышно их гортанных криков, шума машин. В одну ночь оккупанты спешно покинули "зимние квартиры" и удрали, оставив на хуторе много автомашин и другой техники. Со стороны Россоши отчетливо доносилась артиллерийская канонада. Порой через хутор проходили небольшие группы вражеских солдат. Одни заскакивали в хаты погреться, другие, не останавливаясь, шли дальше. Колхозница Дарья Сергеевна Кулиничева лишь подвечер покинула землянку и с опаской вошла в свою хату. Грязь, валявшиеся кругом порожние бутылки, банки, обрывки бумаг, сваленная у стены солома напоминали о непрошенных постояльцах. Раздумывая, с чего начать уборку, женщина вышла на крыльцо. Вдруг она заметила медленно идущую со стороны хутора Заречье группу людей. Когда они приблизились, Дарья Чергеевна насчитала восемь человек. Двое были в немецкой форме, пятеро - в советских шинелях. - Неужели наши, советские? - мелькнула радостная мысль. Но когда Дарья Сергеевна взглянула на восьмого, ее сердце сжалось от боли. Это был истерзанный советский летчик. Весь в крови, правой рукой он поддерживал перебитую левую. Русые волосы прядями спадали на лицо. И по тому, как обращались с ним, толкали его, она поняла, что это враги, переодетые в шинели красноармейцев. Возле дома они остановились. О чем-то переговорив, они направились затем в избу. На хозяйку пришельцы не обратили никакого внимания. Когда летчика проводили мимо нее, Дарья Сергеевна не выдержала. Она откинула с его лба волнистый чуб и, вглядываясь в лицо, прошептала: "Сынок, родной, не ты ли это?" Ее Степан был летчиком и тоже сражался на фронте. - Нет, мамаша, - услышала женщина, - я издалека, из Челябинска. У меня там отец и мать. - Убери хату быстро и убирайся! - приказал ей по-русски худощавый немец. Другой, толстый, важно развалился за столом. Пленный летчик гордо стоял посреди избы, его глаза в упор смотрели на врагов. Заметив, что летчик кривит от боли губы, Дарья Сергеевна решилась и обратилась к худощавому: - Позвольте, я перевяжу ему руку? - Черт с ним, перевяжи и дай кусок хлеба, а то сдохнет и ничего не расскажет, - прокаркал тот. Дарья Сергеевна нашла в сундуке чистую тряпицу и забинтовала летчику руку. Потом она принесла три сырых яйца и горбушку хлеба. Пленник яйца выпил, а хлеб спрятал в карман. - Еще пригодится, - сказал он, благодарно посмотрев на хозяйку, и даже улыбнулся. Толстый приступил к допросу. Второй немец переводил. Переодетые конвоиры молча слушали, развалясь у стены на соломе. - Как фамилия? - Это вам знать не обязательно, - ответил летчик. - Где, когда учился на летчика, как оказался здесь? - Учился в училище, а тут оказался затем, чтобы бить вас, гадов. - За что получил награду? - Пойдемте к моему командиру, он расскажет. - Ты знаешь, что твоя судьба в наших руках? - Я одно знаю, что я русский яеловек и от вас хорошего мне не ждать. - Можешь ли ты указать, где ваша часть, кто командир? - Я коммунист и принимал присягу на верность Родине. Так что вопрос ваш ... - Швейген! (молчать!) - закричал немец. В это время в хату вбежал один из конвоиров и шепнул что-то тощему немцу. Фашисты заволновались. Достав карту, они склонились над ней. Дарья Сергеевна поняла лишь, что они назвали хутор Поповку. Этот хутор для окруженных немцев был единственным выходом из котла. Но и эту брешь с минуты на минуту могли закрыть советские войска. Неожиданно загремевшая совсем близко артиллерийская канонада подбросила фашистов. Они кинулись из хаты, вытолкнув с собой и летчика. - Оставьте пленного, - попросила Дарья Сергеевна худощавого. Махая перед ее лицом пистолетом, то прошипел: - Вот пулю тебе в лоб пусти, - и выбежал. Вскоре за стеной, во дворе, послышался выстрел. Выскочив на крыльцо, Дарья Сергеевна увидела, как из стоявшей напротив колхозной кузницы выбежал здоровенный детина из тех, что были в советских шинелях. - Капут твоему летчику, - бросил он на ходу женщине, пряча пистолет в карман. - Не цбей его, он нас потом всех перебьет. Через полчаса в хутор вошла советская пехота. Когда Митрофан Филиппович Кулинич и Тимофей Матвеевич Евтушенко, соседи Дарьи Сергеевны, вошли в кузницу, летчик лежал у горна вниз лицом. Хуторяне перенесли его в хату Митрофана Филипповича. Вошедшему офицеру они отдали извлеченные из куртки летчика какие-то документы. Офицер нашел в кармане убитого пластмассовый патрончик, и извлек исписанную бумажную полоску. Овчинников Евгений Васильевич, из Челябинска, - прочел он вслух. Эти слова и запомнил крепко-накрепко Иван МИхайлович Шингарев. - Так и стоит сейчас перед моими глазами, - сказал он, бережно держа и разглядывая фотографию Овчинникова, которую я привез с собой. ... Хоронили отважного штурманенка всем хутором на сельском кладбище. Взятые офицером документы летчика так и не попали в штаб. Возможно, и этот офицер погиб, не успев сообщить о смерти пилота. Нет, Евгений Овчинников не пропал без вести. Память о нем и его боевом друге Шалико Козаеве, останки которого в ноябре 1950 года были перенесены в братскую могилу, до сих пор жива у россошанских старожилов. В Главном управлении кадров Министерства обороны в хранившемся личном деле младшего лейтенанта Овчинникова сделано исправление. Слова "пропал без вести" заменены "зверски замучен гитлеровскими палачами". Бывшему командиру авиадивизии генералу Феодосию Порфирьевичу Котляру в Подольском военном архиве удалось разыскать следы посмертного представления 27 мая 1943 года Козаева т Овчинникова к званию Героя Советского Союза. Земляной холмик, под которым покоятся останки штурмна Овчинникова, стал местом паломничества школьников, их матерей и отцов из окрестных сел и хуторов. На его могиле воздвигнут обелиск. Над могилой шефствуют школьники Анновской школы. Их пионерской дружине присвоено имя Евгения Овчинникова. СВято чтят память своего земляка и челябинские ребята. Учащиеся 2, 4 (в ней учился Евгений) и 62-й средних школ гордятся своим земляком. ЕМу посвящены сделанные ребятами стенды, школьные дружины пионеров носят его имя. Шестиклассники 62-й школы подарили матери героя альбом. На первой странице альбома они написали горьковские слова: "Пускай ты умер, но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету". Символом геройства овеяно и имя Шалико Козаева. В Южной Осетии о нем сложены две народные песни, которые поют в горных селениях юноши и девушки. В День Победы, 9 мая, 1964 года на могилу сына и навстречу с хуторянами приезжала из Челябинска Параскева Даниловна. Отец Евгения, Василий Николаевич, умер. И вечно будут жить в памяти народной мужественный рабочий парень из Челябинска Евгений Овчинников и его боевой друг из солнечной Осетии Шалико Козаев. П. Грабор (Источник: П. Грабор, В. Аникеев. По следам подвигов, Центр.-чернозем. книж. изд-во, Воронеж, 1965) |