Довгер Валентина Константиновна (1925 - 1984), по мужу - Рыбак.
(Фрагмент из главы 4 - журнал "Подъем",№ 6, 1987)    Худая, как девушка, — лицо, руки, тело, все удлиненное, резкое и в то же время мягкое. Пергаментные руки, живущие отдельно: когда она говорит — спокойно и чуть заторможенно, по привычке, наверное, внимательно изучая собеседника, рассматривая его тихо и незаметно, — руки живут отдельной жизнью — на трагическом изломе и с нетерпеливой жестикуляцией. Седая короткая стрижка и неизменная папироса. Такой я знаю Валентину Константиновну Довгер — боевого товарища Кузнецова, живущую после войны в моем городе, — пожилую и до сих пор красивую женщину. Когда-то — помнишь, Дед? — она учила меня заваривать чай по-партизански с большого чайника, когда он закипает, снимается крышка, и над паром помещается заварной чайничек. Вот и вся премудрость. Но тот чай был для меня и остался партизанским — чаем моего детства, времени искренних друзей и исполнения клятв. Она не любит говорить о прошлом: «О нас слишком много написано — вряд ли мы заслужили того. Ведь большинство товарищей ушли на задание, так и оставшись неизвестными… »    Они все уходили за линию фронта как в неизвестность. Сколько раз, когда они шли на задание с Николаем Ивановичем, ее хлестали по щекам ненавидящие глаза людей. «Шлюха!» — было самым мягким словом из всех, брошенных в спину. Самое тяжелое в их работе — беспощадность и неприязнь человеческих глаз, сытость и умиленность взгляда врага, на который надо отвечать одобрением и пониманием.    Однажды после войны, на встрече фронтовиков в ровенском театре, к ней подошла пожилая женщина, вгляделась в лицо и чуть не расплакалась: «А ведь это вы жили там… это вы ходили все время с немецким офицером… О, если бы я знала!»    «Если бы вы знали, дорогие мои люди, как мучительно трудно видеть ваши глаза! Если бы вы знали, кто я, кто он», — могла только подумать и сжать его руку, чтобы не броситься назад, к ним — таким близким и чужим людям. Стараясь говорить непринужденно, они шли на задание и не знали, смогут ли те люди простить их, случись умереть «немцами». И тут же гнала прочь эти мысли, потому что, думая о смерти, разведчик не может работать. Это закон. Это приказ. Это пожатие руки товарища.    Она вспоминает первые послевоенные кинокартины о войне, — в них не было правды о той жизни, которую они выстрадали, которую, как цветы, принесли после победы к могилам друзей. В послевоенных книгах было много жестокости, но правда будто осталась навсегда за линией фронта, за чертой прошлого. Наверное, так необходимо. Им надо было на какое-то время не поверить в то, что перенесли, чтобы начать новую жизнь, и, лишь привыкнув к ней, вернуться к прошлому. Избавившись от незначительного, увидеть там главное: в самые критические дни никто и никогда, даже в мыслях, не терял свою главную веру — в победу. Хотя она была очень далека.    Поэтому на труднейшем перевале военных лет, в сорок третьем году, находясь глубоко в тылу врага, товарищ и командир Валентины Довгер мечтал, как они встретятся после войны и пройдут, не пряча от людей глаза, по улицам Ровно. «Не рано ли мечтаем? — спросила она Кузнецова. — Доживем ли?» — «Доживем! Обязательно… — слишком уверенно ответил он, понял это и после паузы добавил: — Пусть нас не будет. Это возможно… Но другие — они пройдут здесь».  Литература: Разведка и контрразведка в лицах — Энциклопедический словарь российских спецслужб. Автор-сост. А. Диенко, предисл. В. Величко. // — Москва: Русскiй мiръ, 2002. — 608 с. Гладков Т.К. Легенда советской разведки — Н. Кузнецов.. Глава 11 // — Москва: Вече, 2001. Сборник "Воронежские чекисты рассказывают". // - Воронеж, 1976   Назад  |   Главная страница   |   Web-мастер |