(Из книги "В боях за Харьковщину, Харьков, изд-во "Прапор",1973, с.172-181). ( В.Ф.ТРУФАНОВА, кандидат медицинских наук) Я в то время работала в 9-й городской больнице, которой руководил профессор А.И.Мещанинов. Медицинские работники решили оказать помощь раненым и больным военнопленным. Перед приходом фашистов в больнице находилось много раненых красноармейцев. Все они были прооперированы и одеты в больничную одежду. Многим пришлось забинтовать головы, чтобы короткая солдатская стрижка не бросалась в глаза. Гитлеровцам, которые явились к нам, мы сказали, что это местные жители, пострадавшие от бомбежек и обстрелов. С первых же дней оккупации лечебница перестала получать продукты для больных, и А.И.Мещанинов обратился с призывом к населению помочь продуктами. Харьковчане откликнулись на этот призыв. Люди приносили овощи, зерно, крупу, иногда последний кусок хлеба... Раненые, поступившие в больницу до прихода фашистов, не попали в концлагерь. Мы всех выписали как гражданских лиц. Местные жители взяли их к себе под видом родственников или переправили в ближайшие села, а оттуда многие из них ушли в партизанские отряды. На Холодной Горе в бывшем здании тюрьмы фашисты создали концентрационный лагерь. Здесь находилось несколько десятков тысяч человек. Заключенные сотнями умирали от голода и эпидемий. Истощенных, едва живых людей фашисты гоняли на различные работы. Их заставляли, например, впрягаться в повозки и тащить на себе бочки с водой. Сердце обливалось кровью при виде истощенных, похожих на скелеты людей, которые шли, держась друг за друга, едва передвигая ноги, по обледенелой дороге. Огромная бочка с водой тянула их назад, и они падали, не имея сил не только тащить тяжесть, но и просто держаться на ногах. Тех, которые не могли самостоятельно подняться, фашисты пристреливали тут же на дороге. Гитлеровцы с автоматами не позволяли никому близко подходить к военнопленным и передать им хотя бы кусок хлеба. И вот, несмотря на грозившую ему опасность, А.И.Мещанинов под знаком Красного Креста отправился к коменданту лагеря с просьбой направить к нему в клинику больных и раненых заключенных. Тот сначала не соглашался, но когда ему было обещано после лечения возвращать обратно в лагерь здоровых людей, то это предложение коменданту очень понравилось и он согласился. Через некоторое время в 9-ю больницу начали поступать раненые и больные военнопленные. Люди были крайне истощены, но, попав в более или менее человеческие условия, стали оживать и быстро поправляться. Население все время помогало нам продуктами. Теперь перед нами встала новая задача — не только выходить наших воинов, но и спасти их от плена. В 9-й больнице это было не трудно делать, так как она не охранялась, и под видом гражданских больных мы выписывали военнопленных. Их брали к себе многие холодногорцы, а чаще всего увозили сельские жители, которые доставляли нам продукты. Через несколько месяцев комендант Гембек узнал, что в лагерь возвращается очень мало военнопленных. Это привело его в бешенство, и он решил перевести всех военнопленных в 1-ю городскую больницу и поставить там усиленную охрану. Здесь распоряжался фашист военный врач Ганс Штапперт. Главным врачом и своим помощником он назначил русского врача Голованова, который так старательно выполнял все приказания немцев, что заслужил ненависть больных и персонала. А.И.Мещанинов предложил мне перейти работать в эту больницу, с тем чтобы продолжить там начатое нами дело освобождения военнопленных. Мне очень не хотелось переходить туда, но мысль с том, что я смогу помогать советским людям, заставила меня согласиться. Я взяла с собой несколько сестер, с которыми уже сработалась и которым полностью доверяла. Это были моя родная сестра .А. Ф. Никитинская, Е. М. Зизина и А. И; Шевченко. Теперь нам приходилось действовать особенно предусмотрительно, обдумывать каждый свой шаг, прежде чем помочь бежать кому-либо из военнопленных. В 1-й больнице также нашлось немало людей, которые с радостью начали нам помогать. Итак, постепенно у нас организовалась небольшая патриотическая группа, в которую входили кроме бывших работников 9-й больницы старшая сестра В.М.Морева, операционная сестра Ю. Ф. Винниченко, перевязочная сестра Л.Стрижак, палатная сестра 3.Кацеруба, фельдшер Ю.Е.Корсак (позже мы узнали, что он был советским разведчиком), санитарка М.И.Гурина, повар Е.С.Минасова и другие. Несколько раз А.Ф.Никитинской и В.М.Моревой удалось, пользуясь пропуском одного из членов группы, провести военнопленных, переодетых в гражданскую одежду, мимо охранника. Мы пользовались тем, что фотографии на пропуске не было. Однажды двух человек перенесли в морг и там их оставили на ночь, снабдив пропусками. Утром они переоделись в специально приготовленную для них гражданскую одежду и вышли на улицу: морг не охранялся. Но все это было очень рискованно, поэтому вскоре мы решили действовать иначе. Из бывшего гинекологического корпуса (во время оккупации здесь размещалось хирургическое отделение) был ход через подвальную дверь на улицу. В подвале лежали старые койки и всякие ненужные вещи, которыми медицинские работники замаскировали дверь, оставив к ней незаметный проход. Тех, кто должен был бежать, ночью провожали в подвал и показывали им дверь. Рано утром они выходили через эту дверь и шли по заранее указанному адресу, где их укрывали надежные люди. А потом А.Ф.Никитинская шла в подвал под тем предлогом, что надо было принести оттуда какую-нибудь подстилку для кровати, и закрывала дверь. Так мы помогли бежать из госпиталя 10—15 человекам. В терапевтическом отделении, которым заведовал И.Н.Рахманинов, мы часто прятали своих военнопленных. После отбора людей в концлагерь их забирали обратно. Иван Николаевич никогда не отказывал нам в помощи. Однажды во время такого отбора Штапперт обнаружил, что из терапевтического отделения исчезло много больных. Фашист рассвирепел, вызвал всех заведующих отделениями к себе в кабинет и начал на всех кричать, а потом спросил у доктора Рахманинова: «Почему у вас из отделения убежали военнопленные? Вы плохо смотрите за ними». Рахманинов ответил: «Я врач, а не палач, мое дело лечить больных, а ваше дело сторожить их». Тогда Штапперт взбесился и крикнул: «Выйдите все из кабинета! А вы (он указал на Рахманинова) останьтесь». Все вышли. Оттуда еще несколько минут доносились крики Штапперта и тихий голос Рахманинова, затем раздался выстрел. Дверь распахнулась и фашист выскочил из кабинета, крикнув нам, что так же он расправится со всеми, если будут продолжаться побеги. Когда мы вошли в комнату, то увидели лежавшего на полу И. Н. Рахманинова. По его лицу бежала тоненькая струйка крови. Он был убит. Штапперт хотел запугать нас и заставить выполнять все приказания, как это делал его помощник Голованов. Но расправа над доктором Рахманиновым вызвала у нас еще большую ненависть к врагу и желание отомстить фашистам. Лучшей местью была организация побегов военнопленных. А они продолжали все время исчезать из госпиталя, иесмотря на усиление караула и другие принятые фашистами меры. Хорошая связь наладилась у меня с доктором К.Р.Седовым, который возглавлял подпольную труппу в концлагере. Он привозил из концентрационного лагеря часто совсем здоровых, правда, сильно истощенных людей и говорил, что их надо подкормить и затем помочь уйти из госпиталя. Таких военнопленных (это были чаще всего командиры и комиссары), чтобы они не бросались в глаза Штапперту и его прихвостням, мы с Юлей Винниченко «оперировали» по ночам. Делали, например, разрез кожи на животе и накладывали швы. Это должно было означать, что больной страдал острым аппендицитом или прободной язвой желудка. Укладывали «больного» в постель, а потом в ближайшее время старались вывести его из госпиталя. А когда он бесследно исчезал, то немцам и даже некоторым медработникам говорили, что этот больной умер. Как-то две недели не появлялся у нас доктор Седов. Немцы сами привозили раненых. Я начала беспокоиться и решила пойти в концлагерь. Фронт приближался и чувствовалось, что гитлеровцы что-то замышляют. Надо было попытаться спасти всех, кого возможно. В концлагерь я отправилась под предлогом получения лекарств (немцы иногда давали нам ничтожное количество медикаментов). Там, получая лекарства, я попросила вызвать Седова. Его вызвали. Он успел мне шепнуть, что за последнее время немцы отправили из лагеря несколько машин с тяжелоранеными — будто бы в госпиталь, а когда он попытался поехать сопровождать их, то его посадили в карцер. Я ответила, что к нам никого не привозили, а наоборот, приказали всех ходячих подготовить для перевода в лагерь. Он сказал: «Если их не привезли к вам, значит расстреляли». С приближением фронта над ранеными нависла новая угроза, Штапперт все чаще отбирал еще не совсем окрепших людей для отправки в Германию. Возможно, многие из них попали в Майданек, Освенцим и другие лагеря смерти. В феврале 1943 года, когда Красная Армия приближалась к Харькову, больничные палаты облетела страшная весть: фашисты собираются взорвать госпиталь. Узнав, что немецкие солдаты привезли взрывчатку и поставили ее в ящиках у всех углов здания, мы немедленно решили вывести оставшихся раненых и больных из госпиталя. Кто мог передвигаться, тот уходил подальше во двор, люди прятались за низеньким зданием морга и лаборатории. На носилках и просто на руках работники госпиталя выносили из палат тех, кто не в состоянии был ходить. Среди раненых началась паника. Многие из них в гипсовых повязках и на костылях ползли вниз по лестнице со второго и третьего этажей. Спускаться по ступенькам они не могли, ложились на спину и скатывались вниз. Охраны уже не было, и очень многих забирали к себе женщины. Не боясь немецких солдат, проезжавших по улице, рискуя собственной жизнью, они вели и несли на носилках раненых в свои дома. Когда в госпитале остались только те, кого из-за тяжелых гипсовых повязок невозможно было вынести из палаты, ко мне подбежала Е.М.Зизина: «Валентина Федоровна, уходите скорее, сейчас взрывать будут». Она бросилась вниз. Раненые, расслышав ее слова, начали надрывно кричать: «Доктор, не оставляйте нас, не уходите!» Конечно, я не могла спасти их своим присутствием, но им казалось: если кто-нибудь из персонала останется с ними, то ничего не случится, а если все уйдут, тогда — конец... Я не могла оставить их, а сама каждую минуту ожидала взрыва. Ходила по палатам, успокаивала больных, говорила, что это только паника, никакого взрыва не будет... Вдруг кто-то из сотрудников вбежал на третий этаж и закричал: «Взрывчатку спрятали, немцы ушли!» Я бросилась в коридор, чтобы раненые не видели, как слезы бегут у меня по лицу. В первый момент после пережитого нервного потрясения я не могла сообразить, что же надо делать? Но тут выручили наши сестры-хозяйки. Они первые начали собирать всех санитарок, чтобы привести в порядок палаты на случай, если для раненых бойцов Красной Армии, которая уже входила в город, понадобятся места в госпитале. Тогда и я пришла в себя и собрала сестер, врачей и технический персонал. За несколько часов мы привели в порядок палаты и операционную. И когда наши войска шли по харьковским улицам, мы были полностью готовы к приему раненых. А их было много, и мы по трое суток не выходили из больницы, но никто не жаловался на усталость. Через месяц в город снова вступили гитлеровцы, но еще до прихода фашистов всех раненых, которых не успели эвакуировать, население спрятало у себя. Те, которые в состоянии были передвигаться, уходили из города, и только тяжелораненых оставляли на месте. Одного из них я взяла к себе. У него после ранения в живот начался гнойный перитонит, а так как не было необходимых антибиотиков, то,несмотря на все наши усилия, мы не смогли его спасти. Раненый все время бредил и громко кричал: «Будь проклят, Гитлер!» Мы очень боялись, чтобы кто-нибудь из соседей нас не выдал. Повсюду в городе снова были расклеены объявления, в которых гитлеровцы грозили расстрелом всем, кто укрывает у себя красноармейцев и партизан, и тем, кто знает, где они укрываются, и не доносит об этом властям. После вторичной оккупации Харькова 1-ю больницу немцы заняли под свой военный госпиталь, а военнопленных перевели в помещение 13-й школы по ул. Карла Маркса. Все здесь было сделано по образцу концлагеря: вокруг колючая проволока в несколько рядов и усиленная охрана. Снова немцы создали концлагерь на Холодной Горе, откуда к нам доставляли несчастных людей, но сейчас привозили только тяжелораненых. Не было уже нашего товарища К.Р.Седова, с которым как-то увереннее я себя чувствовала. Он успел уйти с нашими войсками. Теперь раненых привозил немецкий фельдшер. Снова явился «шефарцт» Ганс Штапперт. В этот период гитлеровцы особенно свирепствовали. Чуть ли не каждый день устраивались облавы. На улицах и площадях останавливалась грузовая машина, выскакивали немецкие солдаты, хватали всех, кто попадался под руку, загоняли в машину и увозили на «сборный пункт» для отправки в Германию. Каждый из нас, кто должен был выйти на улицу, не знал, вернется ли он домой. Людей расстреливали тысячами. Несмотря на все зверства фашистов, мы чувствовали, что приходит конец их власти. Не помню уже, кто принес советскую листовку в госпиталь. Военнопленные вырывали ее друг у друга из рук. Все это поднимало дух и вселяло надежду в наши сердца. Обидно было тем нашим офицерам и солдатам, которые в эти последние месяцы перед освобождением Харькова попали в плен. В одной из палат у нас лежали почти все летчики: К. Шаркович, Н. А. Соболев, В. П. Зайцев, капитан Семиренко, полковник Стафеев и другие. В июле в госпиталь доставили в тяжелейшем состоянии летчика А. В. Устинова. У него было 16 ранений, он потерял очень много крови. Сейчас же мы с Юлей Винниченко взяли его на операционный стол, обработали раны, удалили осколки разбитых костей и пули, сделали переливание жидкостей (крови не было). Но у него имелось еще два тяжелых ранения в грудную клетку. Немедленное оперативное вмешательство исключалось. Нужно было сначала дать раненому немного окрепнуть. Прошло несколько дней. К сожалению, антибиотиков мы по-прежнему не имели, а другие препараты, как, например, сульфидин, стрептоцид, не оказывали необходимого дейcтвия, и у летчика поднялась высокая температура. Пуля, застрявшая в легком, дала нагноение. Надо было срочно оперировать, но перед этим следовало сделать рентгеноисследование легких и установить, где же находится пуля, можно ли ее удалить. Для этого я попросила врача в немецком госпитале разрешить мне воспользоваться рентгенкабинетом. Я не стала обращаться с этой просьбой к извергу Штапперту, так как знала, что он мне ответит: если нет надежды на скорое выздоровление больного, его надо пристрелить. Когда Штапперт уехал из госпиталя, я организовала эту «экcпедицию». Посоветовавшись, мы решили воспользоваться удобным случаем и не только отнести Устинова на рентген, но и освободить другого летчика Н.А.Соболева. А.Ф.Никитинская предложила взять с собой гражданскую одежду для Соболева и в рентгенкабинете его переодеть. Предварительно я договорилась с медсестрой 6-й поликлиники Н.П.Протопоповой. Она должна была ожидать нас на улице, чтобы увести Соболева и положить временно в гражданскую больницу, так как он еще нуждался в специальном лечении (у него был удален глаз после ранения). Мы решили осуществить намеченный план между тремя и четырьмя часами дня. Как раз в это время менялась охрана у ворот, и мы рассчитывали при одних охранниках выйти, а при других войти. Тогда не заметят, что не все вернулись. Вышли мы целой процессией: четыре санитара из выздоравливающих несли Устинова на носилках, за ними А.Ф.Никитинская вела под руку Соболева, я и Юля замыкали шествие. Юля несла бикс (металлическая коробка для стерильного материала), в котором находились пиджак, брюки и ботинки, прикрытые сверху простыней и ватой. Мы бодро прошли мимо охранников, объяснив им, что идем на рентген в немецкий госпиталь. Там же никакой охраны не было, поэтому мы совершенно свободно прошли в рентгенкабинет, где работал наш советский врач К.А.Резцова. Мы посмотрели летчика, наметили, как его оперировать и, оставив А.Ф.Никитинскую укладывать и нести в обратный путь Устинова, вышли во двор. Так как в рентгенкабинете переодеть Соболева не удалось, то я все время искала место, где бы он мог переодеться. Наконец увидела будку, в которой прежде стоял охранник, когда здесь находились военнопленные. Я сказала Соболеву: «Быстро заходите в будку и переодевайтесь». Юля зашла за ним. Повернувшись к Соболеву спиной и заслонив собой вход, мы начали оживленно разговаривать. Он быстро переоделся, отдал Юле свою больничную одежду, которую она положила в бикс, и пошла в госпиталь, а я с Соболевым вышла на улицу. Н.П.Протопопова уже поджидала нас. Передав ей Соболева, я вернулась в госпиталь. Там уже стояли другие охранники, и все сошло благополучно. Александра Федоровна сразу же положила на освободившуюся койку раненого из коридора, а больным мы сказали, что Соболева перевели в другое отделение. Возможно, в палате догадывались об истинной причине исчезновения летчика, но никто ничего не спрашивал. Контакт с женщинами, которые приносили одежду и продукты, поддерживала в основном А.Ф.Никитинская. Она у себя в бельевой устроила настоящий склад гражданской одежды. Если бы Штапперт заглянул туда, то немедленно отправил бы ее в гестапо. Кроме одежды у нее хранились и документы некоторых раненых, ордена, справки, удостоверения. Все это она прятала в разных, только ей известных закоулках. 8 августа был совершен групповой побег из госпиталя. Раненые сделали подкоп под забором. Ушло около 30 человек, в том числе летчик В.П.Зайцев, Н.О.Бокун, Голубев, Школьный. Это было как раз накануне того дня, когда Штапперт отбирал выздоравливающих для отправки в концлагерь. Утром побег был обнаружен, и Штапперт бегал разъяренный по зданию госпиталя и угрожал всем расправой. Кончилось тем, что несколько еще не совсем поправившихся раненых он отправил в концлагерь. Те, которые сопротивлялись, были расстреляны во дворе госпиталя. В госпитале работало много врачей и сестер. Санитарок же было мало, их работу выполняли выздоравливающие, которых мы всячески задерживали в госпитале, чтобы их не отправили обратно в концлагерь. С нами работала одна военнопленная медсестра. Нам очень хотелось помочь ей скрыться из госпиталя. Но сделать это было очень трудно: среди военнопленных она была единственной женщиной, поэтому ее отсутствие было бы сразу обнаружено. И все же мы решили вывести ее из госпиталя по пропуску одной из сестер. Александра Федоровна достала для нее гражданскую одежду и медицинский халат, посадила ее дежурить у тяжелобольного до того времени, пока уйдут немцы из госпиталя и останется одна охрана. К несчастью, Штапперт снова зачем-то пошел по палатам и вдруг увидел девушку. Он ее знал в лицо и сразу заподозрил что-то неладное. Немец заставил ее снять халат и увидел, что она одета в обыкновенное платье. «Кто ей дал одежду? — орал Штапперт.— Где сестра-хозяйка?» Александра Федоровна, услышав эти крики, быстро сняла халат и вышла из госпиталя, а я сказала, что хозяйки нет, она заболела. Тогда Штапперт приказал своему фельдшеру немедленно отправить девушку на Холодную Гору. Дальнейшая судьба ее нам неизвестна. Наша армия приближалась к Харькову. Все об этом знали и с замиранием сердца прислушивались к отдаленной орудийной канонаде. Фашисты, занятые спасением собственных шкур, почти перестали к нам приезжать. Потом вдруг сменили охрану, вместо немцев поставили полицаев. Эти тоже видели, что приходит конец «немецкому порядку», и когда женщины начинали на них особенно наседать и просить пропустить их для того, чтобы взять из госпиталя «сына» или «мужа», то некоторые полицаи соглашались сделать вид, что они не видят, как мы выводим, а женщины забирают раненых. Таким образом удалось вынести на носилках и летчика Устинова. Взяла его к себе на квартиру Е.И.Шидковская, проживавшая по улице Кацарской, № 34. В результате «транспортировки» у него еще выше поднялась температура. Вместе с Женей Зизиной или Юлей Винниченко мы ежедневно навещали его, перевязывали, но я видела, что у больного начинается гнойное воспаление легкого и срочно нужна операция, иначе он погибнет. Решила оперировать его тут же, на квартире у Шидковской. Мы принесли с Юлей все необходимое для операции, и я сделала ему резекцию двух ребер, вставила резиновую трубку, через которую должен стекать в банку гной из легкого. Женя Зизина сделала ему инъекции камфары и кофеина. Потом мы забинтовали раненого и оставили его на попечение Ефросиньи Иосифовны, проинструктировав ее, как ухаживать за ним. В последние дни перед приходом наших войск полицаи уже не стояли постоянно у госпиталя, иногда они уходили куда-то и по нескольку часов не появлялись. В эти часы мы не только вывели и роздали населению всех ходячих больных и раненых, но и отнесли многих носилочных больных с гипсовыми повязками, не требовавших постоянного наблюдения. И только самые тяжелые больные, которых нельзя было даже переложить с койки на носилки, остались в госпитале. Всех тяжелораненых санитарки вместе с койками перетащили в одну палату и всю ночь оставались в госпитале. Когда я на следующий день пришла, то увидела на двух этажах пустые палаты, всюду в беспорядке валялись шины, повязки, матрацы были свалены на одну из коек. В коридоре меня встретила Александра Федоровна: «Ну как, хорошо мы сделали? Это на всякий случай. Если заскочит кто-нибудь из немцев, скажем, что всех увезли. А вот посмотри, как мы забаррикадировали раненых». Действительно, перед дверью в палату были нагромождены пустые койки, скамейки, стулья. Казалось, в этих опустошенных комнатах никого нет. На самом же деле был оставлен узкий проход в палату к раненым, и там постоянно дежурила одна из сестер. Я, как всегда, провела обход, успокоила больных, сделала необходимые перевязки, а потом с Женей Зизиной пошла по квартирам, где лежали наши раненые. В последний день перед приходом наших войск я пошла в гинекологическое отделение, которое находилось в здании 1-й поликлиники на улице Свердлова, и договорилась там с дежурным врачом и сестрой, что мы к ним принесем на носилках одного раненого, которого до прихода наших войск надо спрятать в женской больнице. Они согласились, и мы, боясь, чтобы у Шидковской не обнаружили Устинова и не пристрелили его в последний момент, перенесли раненого в гинекологическую больницу. Там на него надели женскую рубашку, голова у него была забинтована, виднелись одни глаза на худом изможденном лице. Чисто выбрился он сам и вполне сошел за больную женщину. Положили его в отдельную палату. На следующий день пришла Красная Армия и освободила многострадальный город от фашистских захватчиков. Алексей Устинов потом рассказывал: когда он узнал, что по улице Свердлова идут наши войска, то не выдержал, сполз с кровати и вышел во двор. С трудом добрался до решетчатых ворот, держа в руках трубку, которая была вложена ему в грудную полость, стоял, смотрел на проходивших советских солдат и слезы неудержимо лились у него из глаз. Потом он остановил одного из них: «Подожди, браток, дай на тебя посмотреть поближе». Тот остановился, с удивлением посмотрел на Устинова, на его женскую рубаху, на ежик волос и проступающую бороду на лице и сказал: «Что-то я не пойму — ты мужик или баба?» А у меня, рассказывал Устинов, спазмой перехватило горло и я не мог ничего сказать, только слезы радости, что, наконец, дождался своих, продолжали литься из глаз. ...Прошло много лет с того памятного августовского дня 1943 года, но никогда не забудем мы страшных месяцев оккупации Харькова. Велико было желание советских людей быстрее изгнать с нашей земли фашистских бандитов. И каждый стремился сделать все возможное, чтобы приблизить освобождение родного города. Так поступали и мы — советские медики. |