Это было в первые дни войны...Кошарка — так назывался военный городок, расположенный
недалеко от Пружан Брестской области, где накануне Великой
Отечественной войны стояла 30-я танковая дивизия, входившая в состав
4-й армии, той армии, которой, как известно, выпала тяжелая участь в
числе первых 22 июня 1941 года принять на себя таранный удар
гитлеровской бронированной армады. В субботу, 21 июня 1941 года, в городке было относительно спокойно. Личный состав 60-го танкового полка (в этом полку я служил кадровую службу сначала башенным стрелком-радистом, а потом ради-стом полковой радиостанции 5-АК) готовился к несению караульной службы. Проверяли оружие, получали боеприпасы, кто-то решил поспать: перед нарядом разрешалось это. Коротки летние ночи. А ночь на 22 июня 1941 года для танкистов этой дивизии была совсем короткой. На рассвете воскресного дня дежурные и дневальные услыхали необычный шум самолетов, а вслед — взрывы авиационных бомб на аэродроме Пружанского авиационного полка, стоявшего по соседству. Налет фашистской авиации послужил сигналом к действию для командира 30-й танковой дивизии полковника Богданова Семена Ильича и начальника штаба — полковника Болотова Николая Николаевича. Они, не ожидая приказа из штаба армии, который размещался в Кобрине (связь была нарушена), объявили боевую тревогу. — Подъем! В ружье! — закричали дежурные по ротам. Мгновенно казарма встрепенулась — заскрипели железные койки, замельтешили одеяла. Послышался топот сапог и лязганье личного оружия солдат и младших командиров возле пирамид. — Связные, за командирами! Срочно! — послышалась новая команда.— А остальные — к танкам, в летний парк! Дело в том, что только накануне танки были выведены из зимних парков, находившихся в военном городке, в летние — в лес, под открытое небо. Туда же были переведены и машины обслуживания, в том числе наша радиостанция. Не успели мы добраться до летних парков, как увидели новую волну вражеских самолетов, летевших низко над землей. Они сбросили свой смертоносный груз на Кошарку, но людей там уже почти не было. Мы были в лесу, возле танков. В бой готовились и командир танка Наумов, комсорг роты, и механик-водитель Курчатов, и башенный стрелок-радист Женя Конев, прибывший, как и многие другие танкисты, из Пушкина Ленинградской области вместе с 50-м запасным танковым полком... Естественно, все мысли в эти минуты были о предстоящих боях. Мы понимали, что будут они нелегкими, но мало кто предполагал, что окажутся такими, какими оказались... Соотношение сил было неравным. На вооружении дивизии танков Т-26 было 174, они имели тонкую броню и мелкокалиберные пушки. Танков Т-34 еще не было, должны были их получить в будущем. Немецкие же танковые дивизии были вооружены танками Т-4 с толстой лобовой броней и дальнобойными пушками... На этом участке фронта, как мы узнали позже, немцы превосходили наши войска в живой силе и технике более чем в три раза. — По машинам! Моторы! — послышалась команда. И наш танковый полк выехал на сборный пункт в район Поддубно. Вскоре здесь собралась вся дивизия — прибыли 61-й полк, другие части. Со сборного пункта лесными дорогами дивизия выехала на шоссе Пружаны—Ружаны—Жабинка в направлении Бреста, откуда доносился беспрерывный артиллерийский гул. В этой громыхающей колонне ехала и наша полковая радиостанция. В машине, кроме меня, был начальник радиостанции — черноволосый украинец Таран, начальник связи полка младший лейтенант Магницкий сидел в кабине, рядом с шофером. Временами появлялся командир полка — молчаливый и сосредоточенный подполковник Танасчишин, прибывший в полк, кажется, с должности заместителя командира дивизии по тылу. Он садился возле рации, надевал наушники, брал микрофон и поочередно разговаривал с командирами рот и батальонов грубоватым, четким голосом, сдабривая свою речь словами, какие в печати не принято употреблять. Из окна машины мы не раз видели, как по обочине дороги взад-вперед мелькала черная эмка командира дивизии полковника Богданова. Временами она останавливалась, и полковник выходил к танкистам. Внешне он был подтянут и спокоен, как всегда, хотя ехали мы теперь не на дивизионные учения, а в бой. С марша — в бой. Первый танковый бой дивизии. До встречи с наземными войсками противника наша танковая колонна несколько раз подвергалась бомбардировке вражескими самолетами. Один за другим заходили “юнкерсы” с хвоста колонны и бросали бомбы, вели прицельный пулеметный огонь. Нельзя сказать, что все бомбы ложились точно в цель. Видно, все-таки дрожали руки у некоторых фашистских пилотов... Но потери были. Во время одного налета на моих глазах пуля подкосила рослого танкиста, он не сделал и трех шагов от танка. Когда бомбежка кончилась, друзья бережно положили его на танк, надеясь похоронить в более спокойном месте. Вскоре на танках были установлены зенитные пулеметы, и при появлении вражеских самолетов танкисты открывали ответный огонь. Над Варшавским шоссе был сбит вражеский самолет, летчик пытался посадить его на поле, но не дотянул, и он повис на деревьях у самой дороги. Начались потери и у противника. Дивизия двигалась на запад, в сторону Бреста. Мы проезжали мимо разбитых наших машин и танков, мимо погибших танкистов, и, конечно же, настроение ухудшалось. Нами еще не был преодолен неизбежный в этих случаях психологический барьер между вчерашней мирной жизнью и сегодняшней военной. На каком-то перекрестке колонна остановилась, и командир полка послал вперед разведку на мотоциклах. Она вернулась быстро — враг был недалеко. Здесь оставили несколько танков в засаде. Они все-таки смогли немного замедлить продвижение немецких танков, хотя явное преимущество было на их стороне. А тем временем дивизия развертывалась для фронтального сражения и затем вступила в ожесточенный бой. “С наблюдательного пункта полковника Богданова,— писал после в своей книге “Пережитое” бывший начальник штаба 4-й армии генерал-полковник Сандалов,— был хорошо виден бой двух танковых полков с огромным количеством вражеских танков и сопровождавшей их артиллерией. Против первого эшелона 30-й танковой дивизии развернулись две танковые дивизии врага. Поле боя из конца в конец было усеяно пылающими машинами”. По приказу полковника Богданова на реке Муховец, от Бухановичей до Пружан, на случай возможного прорыва врага, сосредоточились подразделения, не имеющие боевых машин и не занятые на обслуживании танков. Они заняли оборону, вырыли окопы и траншеи, выдвинули вперед боевое охранение. Здесь и застал нас первый фронтовой вечер. С наступлением темноты все вокруг немного затихло: в первые дни войны немцы, как и во время своих походов по западным странам, воевали только днем. В небе алело зарево — горели белорусские села и города. Временами слышались глухие взрывы — это наши саперы взрывали склады с горючим и боеприпасами: был приказ командования — фашистам ничего не оставлять. Трудно передать состояние танкистов к концу первого дня войны. За такой длинный день столько видели, столько пережили, но когда вечером узнали, что командующий 4-й армией отдал приказ о контрнаступлении с утра 23-го, настроение поднялось. Теплилась надежда, что отбросим врага за Буг и на этом закончится военный конфликт. Однако начатое в шесть утра контрнаступление наших войск без достаточных данных быстро заглохло, и дивизия стала отступать в сторону Пружан. “И все-таки,— писал генерал-полковник Сандалов в той же книге,— 30-я танковая дивизия дралась упорно, люди ее вели себя геройски, и враг нес большие потери. Лишь к 10 часам 17-й и 18-й дивизиям генерала Гудериана удалось захватить западную часть Пружан”. Горько было отступать на восток. Но что могли сделать легкие танки в единоборстве с тяжелыми танками противника?.. По-разному сложилась судьба моих товарищей-танкистов. Встречные бои, отступления с боями, бои в составе других частей и подразделений унесли немало хороших, боевых парней. Многим не суждено было дожить до перелома в войне. Но все-таки многим довелось, испытав горечь первых неудач и поражений, познать потом радость побед, посчастливилось видеть разгромленные фашистские армии и тысячные вереницы пленных “завоевателей”, поверженные вражеские крепости и сдавшиеся города. Были и такие, в том числе я, кому летом 1944 года пришлось проходить с боями по тем местам, где воевали в первые дни войны, отступая на восток. Вместе с нашими танками на поле боя в 41-м здесь оставались и многие подбитые немец-кие танки, но... сейчас их уже не было. Местные жители рассказывали, что фашисты убрали все свои машины, а наши оставили, так сказать, для наглядности. Однако к тому времени воины Советской Армии повидали уже целые горы разбитой вражеской техники — под Москвой, под Сталинградом, на знаменитой Курской дуге... На запад гнали фашистскую армию мощные танки Т-34, КВ, ИС, превосходящие немецкую технику, не говоря уж о “Катюшах” или “Андрюшах”... Мне довелось видеть, как водители этих грозных машин, которые многократно расправлялись с фашистскими “тиграми” и “пантерами”, останавливались возле маленьких Т-26, заросших мхом и кустарниками, снимали шлемы и молча стояли какое-то время, переводя взгляд с крохотных машин с сорокапятками на свои могучие танки со 120-миллиметровыми орудиями. Отдавали дань уважения и признательности предшественникам за их роль в первые дни войны с немецко-фашистскими захватчиками. В связи с этим мне вспоминается одно место из статьи маршала П. Ротмистрова, опубликованной еще в 1967 году: “В ходе начального периода войны наши бронетанковые войска понесли большие потери, но и противник, согласно его официальным данным, к середине июля лишился пятидесяти процентов первоначального количества танков”. В ходе войны мы стали сильнее. Дело наше было правое, и мы победили. Сергей Захарович ШПИЛЕВОЙ. Бывший солдат 30-й танковой дивизии. г. Москва. Источник информации: http://www.gazeta-pravda.ru/pravda/pravda68.html |