«В День Победы мне было
без малого 20 лет...»
Бацев Николай Николаевич - с 1944 года проходил службу в 371-й Краснознаменной Витебской орденов Суворова и Кутузова стрелковой дивизии, 1229-й стрелковый полк, батарея 120-мм минометов.
Я родился 5 июня 1925 года в деревне Высоково, п/о Замытье, Рамешковского
района, Калининской области, в семье крестьянина-середняка. Наша семья считалась зажиточной, так как в ней было
много работников: отец, мать, братья Иван, Петр, Александр, сестры Наталья, Александра,
Татьяна. Все в семье работали, и хотя с Нюрой мы были самыми маленькими, но
тоже помогали по дому. Работы хватало: в хозяйстве были лошадь, корова, а
может быть, и две, поросята, куры и так далее. Батраков у нас не было, но примерно в 1930-1931 году у
нас конфисковали новый пятистенный дом. После выселения мы вынуждены были уехать в
Ленинградскую область, Гатчинский район, поселок Тайцы, где к тому времени
проживали сестра Саша с мужем Цапуриным Егором Васильевичем, который работал на
Кировском заводе Ленинграда. Оставшиеся в живых после блокады Ленинграда их
дети, Оля Прокофьева и Миша Цапурин, и сейчас там живут. А Петя уехал в Калинин, устроился работать
перевозчиком на лодке через Волгу. Весной во время ледохода «искупался» и после
этого ушел работать в магазин подсобным рабочим. Затем стал продавцом, а после
окончания курсов стал помощником заведующего магазином. Скопив немного денег,
купил половину разваливающегося дома в Калинине и перевез нас из Тайцев примерно
в 1933-1934 году. В доме была русская печь и 3 комнаты: 18 м2,
9 м2 и 6 м2. Наша семья состояла из 8 человек: бабушка, отец, мать,
Петя, Таня, Саша, Нюра и я. Мы жили в
большой комнате, спали по-разному: двое – на печке, двое – на кровати, трое –
на полу и один – на столе. В 9 м2 комнате проживала семья из 3 человек
– работали на торфоразработке, а в 6 м2 жили две женщины, они работали
на х/б фабрике «Пролетарка». Через год-полтора с помощью различных организаций,
ввиду антисанитарного положения, квартиранты были выселены, и мы зажили свободно. С 1936 по 1938 год Петя служил в Красной Армии. После
его возвращения мы купили в деревне в верховьях Волги новый сруб и в 1940 году
в основном построили новый дом в Заволжском районе города Калинина. Отец во время сплава сруба по р. Волге (километров
примерно 40-50) сильно простыл, у него возник фурункулез по всему телу,
особенно большие фурункулы были на шее, отверстия на них доходили до шейных позвонков.
Позднее у него парализовало всю левую половину (ноги, руки, язык). Это было
зимой 1940-1941 года. В апреле призвали в армию брата Александра, а в июне
началась война. Петю сразу же призвали в армию, дома остались парализованный
отец, мать, Нюра, Петина жена с грудным ребенком и я. Примерно в августе 1941 года была первая бомбежка
города и немцы выбросили крупный воздушный десант в районе военного аэродрома Мигалово
(примерно в 5 км от города). В городе началась паника, жители массами убегали
из города. Моя мать заставила меня срочно ехать на велосипеде в деревню
Высоково, взять там подводу (телегу с лошадью) и вывезти отца из города. На
велосипеде я сумел доехать до окраины города, а дальше была такая толпа
беженцев, что я выбросил велосипед и пошел пешком. Дошел я за два дня (примерно
60 км), взял подводу и поехал за родителями, но в город меня не пустил
заградотряд: там были немцы. Вернувшись в деревню, я узнал, что накануне в нее
пришли моя мать с Нюрой и Петина жена с ребенком. Отец их прогнал, сказав: «Мне не привыкать к войне, я
участвовал в войне с Германией (1914-1916 г.). А вы бегите из города!» Мать наварила
ему кур, поставила к кровати воду, чтобы он смог правой рукой есть и пить, и на
всякий случай намотала на ноги полотенца, в которые завернула имевшиеся
серебряные полтинники 1924 года выпуска. Полуживая, она была вынуждена оставить
своего мужа, надеясь на скорое возвращение. В сентябре я решил вернуться в город к отцу. Дом наш
был в одном километре от переднего края. Пробыв около суток на переднем крае и
убедившись, что не смогу пробраться к дому, я вынужден был вернуться в деревню. Примерно в декабре Калинин был освобожден. Я взял
Петину жену с ребенком и поехал в город. Но дома нашего уже не было. Он был сожжен,
на нашем огороде устроен большой немецкий блиндаж. О судьбе отца мы ничего не
знали. Только весной, когда растаял снег, мы обнаружили на месте, где был выход
из дома, обгорелое тело и по остаткам намотанных полотенец и серебряных
полтинников определили, что это останки нашего отца. Мать осталась в деревне, а мы с Нюрой обосновались в
уцелевшем доме дальних родственников, почти в центре города. Работали по
очистке города от трупов, развалин, взрывных предметов. Нам давали в сутки по
400 граммов обгорелой пшеницы. (В городе были стратегические запасы пшеницы на
элеваторах. За все время оккупации – полтора-два месяца – немцы вывозили ее, но
всю вывезти не успели и, уходя, облили керосином и подожгли. Вот этой горелой
пшеницей нас и кормили). Я решил тайком уехать на фронт: мстить за отца. На
товарном поезде проехал около 100 км, фронт уже был недалеко, но меня
обнаружили военные, накормили (три дня ничего не ел) и заставили вернуться обратно
в сопровождении командира, который ехал в Калинин с каким-то пакетом. Он обещал
определить меня в военное училище. Но это был просто обман. Сейчас трудно представить и понять каким патриотизмом в
то время была охвачена молодежь, да и не только она. Каждый считал своим долгом
защищать свою Родину. В нашем 9-ом классе еще до войны все мальчишки собирались
пойти в военные училища, танковые, морские, авиационные. В этих целях мы
усиленно занимались своей физической закалкой, следили через СМИ за развитием второй
мировой войны, обменивались своими мнениями. Сейчас всего этого уже нет, и
случись война – победы нам не видать, сейчас некому защищать свою Родину. И вот война пришла к нам. Прожив 2-3 месяца в городе,
мы с товарищами (три человека) пошли в горком ВЛКСМ и стали просить, чтобы нас,
мальчишек, отправили к партизанам. Там нам сказали, чтобы мы дома написали
записки, дескать, нас отправляют на лесозаготовки, а мы должны прибыть в горком
к 14 часам. Нас набралось десять человек. Под командой военного привели к
одному объекту, охраняемому часовым, как потом выяснилось, это была диверсионно-разведывательная
школа. Режим был очень жестким и напряженным. Занятия проводились преимущественно
ночью. Главная дисциплина – подрывное дело. Изучали все известные виды мин, все
виды стрелкового оружия как нашего, так и противника, много внимания уделяли
ориентированию на местности и топографии, учились мгновенно создавать легенды и
т.д. В декабре 1942 года была сформирована наша
диверсионно-разведывательная группа – шестнадцать человек, в том числе три
девочки (одна – радистка и две ее телохранительницы). Возглавлял группу военный,
сержант Краденов. Упаковали два грузовых парашюта с продуктами и взрывчаткой,
ознакомились с личными парашютами и отправились на полевой аэродром. Три дня
ждали погоды, так как был очень большой снегопад), затем ночью вылетели. Место
выброски знали только летчики, нам был известен только район действий: Оленино,
Холм, Белый. Сигнал выброски – три костра. Как потом выяснилось, у партизан
оказался предатель, и костры были зажжены в другом месте. Нас расстреляли прямо
в воздухе. Только после рассвета мы смогли определить, что от группы осталось
всего три человека. День провели в лесу, а ночью решили искать партизан, но они
раньше нашли нас: окружили и после тщательной проверки привели на свою базу. Через двое суток за нами прибыл самолет, и мы
вернулись в Калинин в в/ч ВЧОН (воинская часть особого назначения), которая подчинялась
особому отделу штаба Калининского фронта. Через 2-3 дня меня отпустили в
увольнение для того, чтобы встретиться с родными. Мать (она уже приехала в
город после моего «бегства») показала повестку в военкомат, в которой была
приписка: «Если я не явлюсь, то будут отвечать родственники». Я пришел туда в
своей форме: кубанка с красной полоской, телогрейка, ватные брюки, валенки, на
ремне пистолет и финский нож. В РВК удивились – кто я? Я ответил – тот, кого
вызывали. А почему оружие у вас? и т.д. Мне приказали идти туда, где все это
выдали, сдать оружие и завтра явиться к ним, иначе отвечать будут мои
родственники. Поехал к своему начальству, доложил обо всем. Начальник нашего
отдела сказал, что нам придется расстаться, так как пришел приказ: всех 1925
года рождения, имеющих образование не ниже 8 классов, отправить во 2-ое Московское
военно-пехотное училище (а я в 1941 году окончил 9 классов). До мая были в
училище, потом нас отправили в лагеря (50 км от Москвы). Было там очень-очень тяжело. Дневная норма – восемь
погонных метров окопов полного профиля, с оплеткой (готовили третью линию
обороны Москвы), а питание было – пустая баланда. Некоторые курсанты не выдерживали,
умышленно шли на преступление, чтобы их отправили на фронт, хоть в штрафную
роту. В то время ко мне приезжала сестра Нюра, она приняла
меня за живого скелета. Ночами мы даже иногда тайком выходили на поле, где была
высажена картошка, выкапывали ее и там же, сырую, съедали. В июле нас неожиданно
погрузили в эшелон и – в Москву. В училище сводили в баню, полностью
экипировали (даже стеклянные фляги выдали) – и на плац. Начальник училища,
полковник Зарембовский, напутствовал так: «Товарищи курсанты! Родина требует
нашего пребывания на фронте! Доучиваться будем после войны». Половина училища была
отправлена на Западный фронт, половина – на Северо-Западный. Наш эшелон прибыл на фронт примерно в конце июля.
Выгрузились. Приехали «купцы», разобрали нас. В училище я был в минометной роте
и поэтому попал в 120 мм минометную батарею 136 стрелкового полка, 97
стрелковой дивизии, которая после больших потерь находилась на формировке.
Батарея была на конной тяге, меня назначили наводчиком первого (основного)
расчета. Командиром был Володя, здоровый парень-сибиряк примерно 25 лет,
фамилию не помню. До переднего края было 5-6 км. По дороге трупы лошадей и
других животных, остатки сгоревших домов, воронки от снарядов и бомб. Смотрю,
валяется панцирь на грудь и живот, который пуля не пробивает: были такие в панцирных
ротах в штрафбатах. Я поднял его и привязал на себя. Володя, увидев это, не
одобрил, сказав: «Выбрось!» Но я не послушал его, все-таки оставил (хоть от
шальной пули сбережет) и вскоре проклинал себя за это. Нашу батарею накрыл
«Ванюша» – немецкий шестиствольный миномет. Я, когда шли на марше, решил, что
буду действовать, как все фронтовики. А тут смотрю и никого не вижу. Куда они
все пропали? Я бросился на землю, но этот проклятый панцирь не позволяет мне
прижаться к земле, он полукруглый, и я лежу, как бревно, потом стал рвать за
спиной шнурки, чтобы освободиться от него. Рядом была широкая болотистая канава
с водой. Я туда, а вода очень холодная и решил – если погибать, то лучше на суше! Было страшно. Я думаю, бесстрашных людей вообще нет,
но в отличие от трусов они заставляют себя делать то, что нужно, когда и боязно
им. Через 2-3 минуты после налета, смотрю: наша батарея (личный состав) – на
той стороне канавы под обрывом, это всего 30-50 метров от меня. Я туда. Вижу:
наш комбат лежит весь в крови, лицо белое, умирает на глазах, три осколка вошло
ниже пупка, а вышли в ягодице. Из 60 человек в батарее осталось около 40. 8-10
– убиты, остальные ранены. Через 2-3 часа мы прибыли на свою позицию,
установили минометы. Дело было к вечеру. Володя, командир расчета, дает мне
ведро, лопату и посылает идти накопать картошки (недалеко картофельное поле). Я
удивленно спрашиваю – зачем? Он отвечает – ужинать будем. Во мне нервы, как
струны, натянуты, говорю, что мне не надо. Он «матом» на меня. Я пошел, накопал
ведро, он дает мне нож и приказывает чистить картошку. Я еще более удивился –
зачем? Можно в мундирах сварить. Он опять на меня «матом». Пришлось почистить.
«Старички» - фронтовики расчета в это время копали щели для укрытия от снарядов
и бомб. Кушать картошку я так и не смог. От всего увиденного за день кровавого
месива меня тошнило. Только к утру стал приходить в себя. Потом уже такое со
мной не случалось до конца войны, хотя были не менее тяжкие переделки. С боями взяли город Духовщину, станции Лиозно, Рудня,
приближались к г. Витебску. Это было на территории Белоруссии. Бои за Витебск были длительные и тяжелые, потом их
назвали «Витебская мясорубка». Перед отступлением немцы сжигали все населенные
пункты. И вот ночью видно зарево не только впереди, но и справа, слева, а
иногда и сзади. Создавалось впечатление, что находились в кольце. После всех
этих боев у нас в батарее были большие потери: вместо 6 минометов осталось 4, а
в расчете вместо 6 человек – 4. Однажды вызывает меня комбат и спрашивает, знаю ли я
телефонный аппарат. Я ответил, что в училище изучали средства связи. Тогда он
приказывает взять аппарат, две катушки кабеля и тянуть связь к начальнику
артиллерии полка, это примерно 0,5 км от нас. Батарея стояла в овраге, за
которым шло открытое поле, все изрытое воронками. Оказывается, два наших
связиста у начарта были убиты, а линия связи была вся порвана. И надо было
тянуть новую линию, причем срочно, так как скоро должно начаться наступление и
начарт должен иметь возможность управлять огнем нашей батареи и 76 мм пушек.
Примерно за полчаса я проложил линию, и, когда спрыгнул в щель к начарту, он
очень обрадовался. Начался бой, во время которого мне дважды пришлось выходить
на устранение порыва. После этого комбат оставил меня в отделении связи. Из семи
человек в отделении осталось живых трое: один – на наблюдательном пункте и двое
– на огневой. Я пробыл там около недели. Несколько раз выходил на устранение
порывов. Особенно сложно это делать ночью. Как это делается? Берешь «нитку»
(кабель) в руки и идешь до места порыва. Один конец у тебя в руке, а где
второй? Может быть, отброшен в сторону на 10-15 метров, если есть воронка от снаряда,
или на ветках дерева, или вообще нет провода, если здесь прошел танк или
самоходка и провод намотался на гусеницу. Днем это еще не очень сложно. А вот ночью…
Как найти второй конец и восстановить связь с НП? Без связи батарея слепа и
вести огонь по противнику не может. Ввиду больших потерь нашу батарею, полк и всю дивизию
вывели на формировку (это 5-10 км от фронта). Получив пополнение, комбат построил
батарею (личный состав) и стал зачитывать приказ о поощрениях. Я, конечно, не
рассчитывал, что попаду в этот список, ведь всего около двух месяцев на фронте.
Кого медалью «За отвагу», кого «За боевые заслуги» и вдруг слышу: Бацев Н. Н.
награждается орденом «Красная Звезда». Потом мне разъяснили важность того, что
я сделал, будучи связистом. После пополнения меня назначили командиром основного
расчета и присвоили звание младшего сержанта. Основной – это значит, он ведет
пристрелку целей. А остальные минометы только вводят поправки в угломер и
прицел. Для их проверки дается команда: «Батарея, залпом, огонь!» Приближалась зима. Не знаю, по каким причинам, но
активных боевых действий не было. Наступление затормозилось. И тут где-то я подхватил
болезнь наподобие чесотки по всему телу. Меня отправили в санроту полка, оттуда
в медсанбат дивизии, оттуда в эвакоприемник (километров 50-100 от фронта). Там
я пробыл около месяца. После выздоровления меня отправили в другую дивизию,
хотя очень просился к своим однополчанам, они ведь стали как родные, как
братья. Попал я в 371 стрелковую дивизию, 1229 стрелковый полк, 120 мм батарею
минометов. Мне присвоили звание сержанта и снова назначили командиром первого
(основного) расчета. Весной 1944 года боевые действия снова активизировались.
Двигались по Белоруссии, чуть севернее Минска, взяли г. Борисов, Молодечно. В
историю ВОВ это вошло как 5-й Сталинский удар. (1-й – Москва, 2-й – Сталинград,
3-й – Курская дуга, 4-й – Киев и Приднестровье). Наш кавалерийский корпус провел рейд по тылам
противника и, выходя из немецкого тыла, наткнулся на наш полк. Дело было ночью,
началась стрельба, и там, и тут крики на русском языке с добавками «…твою мать!»
И те, и другие предполагали, что встретились с «власовцами». Еще в 1941 или
1942 году наша армия под командованием генерала Власова (на Северо-Западном
фронте) сдалась в плен. Потом немцы из нее создавали отряды, которые воевали
против нас. Я сам видел одну из листовок, которые немцы часто разбрасывали с
самолетов и которые являлись пропуском для перехода к ним в плен. Так вот, на
этой листовке – фотография, на которой генерал Власов обучает своих воинов
военному делу (лежит рядом с солдатом за ручным пулеметом), под присмотром
фашистских офицеров. И вот только к рассвету выяснилось, что и те и другие –
части нашей Красной Армии. Во время этих ночных перестрелок один снаряд попал в машину,
на которой был мой миномет. К этому времени нам заменили конную тягу на машинную,
дали ГАЗ-АА. Комбат дает приказ: сутки на устранение неисправностей и догонять
батарею. Шофер был мужик лет 40-50, особого желания участвовать в боях не имел,
пытался доказать, что машину отремонтировать нельзя, мотивируя отсутствием запчастей.
К счастью, в километре от нас была разгромлена немецкая автоколонна (несколько
десятков машин), и я ему пригрозил: или машина на ходу, или штрафбат. И через
5-6 часов он нашел в этой немецкой колонне нужные детали, и к вечеру мы уже
смогли двигаться. Но, к сожалению, мы не могли ехать при сильной жаре, поэтому
догоняли свою батарею два дня, ехали рано утром до 10-11 часов и вечером с 19
до 23 часов. Мы быстро прошли по Белоруссии и вступили уже в Литву, подошли к
г. Вильнюс. Там был большой гарнизон, и наши войска, окружив его, продолжали
двигаться вперед, оставив нашу дивизию уничтожать окруженную группировку
(примерно 13-15 тысяч человек). Наша батарея заняла огневую позицию во дворе завода
«Водокачка» (так мы его называли) на берегу речки Вилея. Очевидно, это предприятие
в мирное время обеспечивало водой весь город Вильнюс. Бои были тяжелыми. Враги
не хотели капитулировать. На третий или четвертый день они пошли на прорыв в
направлении нашего полка и как раз на нашу батарею. Миномет – оружие навесного
огня, то есть, мина сначала набирает высоту, а потом отвесно падает. Чем ближе
цель, тем выше надо поднимать ствол миномета. Ближе 400 метров миномет стрелять
не может. И вот, когда немцы уже стали перелезать через каменный забор, окружавший
«Водокачку» площадью около трех гектаров, мы были вынуждены взяться за
стрелковое оружие, винтовки, карабины, пистолеты, у кого что было, вместе с пехотой
и штабом полка. Напряженный бой длился несколько часов. Водокачку мы все же
отстояли. Нам помог стрелковый батальон, находившийся в резерве дивизии, у него
была пулеметная рота. Трупов там «наложили» целую гору. За эти бои меня
наградили вторым орденом «Красной Звезды». Через 5-6 дней наша дивизия догнала свою 5-ю армию на
фронте, который уже приближался к г. Каунас. Однажды меня направили на партактив дивизии (я вступил
в члены КПСС в 1944 году). Нашу группу, примерно человек десять, увидели немцы
(ровная местность и всего 3-4 км до переднего края) и обстреляли из тяжелых орудий.
Два человека были ранены, я тоже получил легкое ранение, что не помешало мне присутствовать
на партактиве. Перед нашей батареей встала преграда – река Неман.
Надо форсировать, а понтонный мост еще не наведен. Стоим на очень высоком
берегу на окраине какого-то хутора. Вдруг налетают два «Юнкерса». Мы броском в
сторону, подальше от своих машин. Командир взвода упал у самой стены сарая, я –
рядом с ним. Бомба упала с другой стороны этого сарая, и ударная волна
разрушила всю стену и вышибла два нижних бревна стены, где мы лежали. Я остался
живой, а командир взвода, находившийся между мной и стеной, бревно из которой
было выбито, был убит. Он как бы послужил «амортизатором» между мной и выбитым
бревном. К сожалению, в это время поблизости не было никаких
зенитных средств. Комбат приказывает убрать батарею с берега реки Неман, рассредоточиться
по хутору, под деревьями. Только успели это сделать – летит «Фоке-вульф», двухфезюляжный
разведчик. Мы бросились врассыпную в поле. Я, как завороженный, лежу и не могу
отвести глаз от него. Самолет начинает кружить, медленно спускаясь. Вижу: отделились
две черные точки, летят прямо на меня, становясь все крупнее. Ну, думаю: все,
конец! Больше ничего не видел и не чувствовал, видно, потерял сознание. Очнулся
– тишина, только дома догорают, батареи, и людей нет. Мне стало ясно, что я
пробыл без сознания несколько часов. Поднялся – боли нет, крови нет. Где
батарея? Куда идти? Подошел к берегу, где наводили понтонный мост, спросил – батарея
переправилась? Нет. А где она? Ушла в сторону леса. Это примерно 1 км от
хутора. И я пошел туда. Когда подходил к опушке леса, меня увидели и очень
обрадовались. Они считали, что меня уже нет в живых. Несколько человек из батареи
были убиты. И снова машины были заменены лошадьми. После форсирования реки Неман мы снова подверглись
удару с воздуха, на этот раз благополучно для нашей батареи. От бомбежек страдало
много животных: лошадей, коров, свиней, гусей, кур, поэтому мы были сверх
обеспечены и мясом, и курятиной. Однажды мне удалось поймать живую козу (я в
Калинине рос на козьем молоке и очень любил его). Чтобы не демаскировать
батарею, обвязал ее плащ-палаткой и привязал к дереву недалеко от своего миномета,
надеясь попить свежего козьего молока. Но во время очередной бомбежки коза
оборвала шнур и скрылась в лесу. Мне было очень досадно, но не потому, что не
попью козьего молока, а потому, что остался без плащ-палатки. На фронте летом
она была самым важным в экипировке солдата. После форсирования Немана мы продвигались к г. Каунас.
Однажды, двигаясь по хорошей дороге, ко мне подошел командир третьего расчета
сержант Киселев. Я, как командир первого расчета, шел в голове колонны. Покурив,
он пригласил меня к себе, дескать, посидим на повозке, у моего ездового есть
выпить. Я отказался бросить свой миномет. Он ушел, а через 10-15 минут слышу
сильный взрыв сзади, поворачиваюсь, смотрю: нет третьего расчета, столб дыма и
пыли. Колонну остановили. Подбегаю: лошади убиты, от повозки одни щепки
остались, миномет (в движении он разбирается на 3 части: плита – 120 кг, ствол
– 100 кг и двуноголафет – 78 кг) разбросан на 10-15 метров. Нашли останки
сержанта Киселева и ездового, а три человека из расчета остались живы, они шли
вдалеке от повозки. Стали проверять дорогу и нашли еще три хорошо замаскированные
противотанковые мины. Они были закопаны в землю, а сверху колею прокатали
пустым баллоном, как будто автомобиль проезжал. Видно, не зря моя мама говорила, что я родился в
рубашке. После взятия г. Каунас я остался единственным в
батарее, кто мог вести пристрелку, и так как кроме комбата, капитана Филимончика,
в батарее не было офицеров, я по сути становился старшим на огневой. Комбат всегда
находится на НП. И вот однажды телефонист кричит: «Бацев, к телефону!»
Беру трубку, слышу: «Товарищ Бацев, это замполит полка (фамилию не помню), я
Вас назначаю комсоргом второго стрелкового батальона, берите свой вещмешок – и вперед».
Я в ответ: «Без разрешения комбата не могу оставить батарею». Звоню на НП
комбату, сообщаю о приказе замполита. Комбат посылает его «подальше», а мне
приказывает: «От батареи ни шагу!» Я успокоился уже, но через два часа комбат
снова вызывает меня и матом дает добро на мой уход в стрелковый батальон. Комсорг
батальона – офицерская должность, но я всегда отказывался, так как вообще не
представлял там свои функции. И вот когда меня приказом туда отправили, я
прибыл к командиру батальона и спрашиваю: «В какую траншею мне идти, в какую роту?»
А он отвечает: «Надо будет – прикажу первым идти в атаку впереди солдат, а
сейчас иди в блиндаж, а делать будешь то, что я тебе прикажу». В батальоне
пробыл около трех месяцев, а потом меня и еще одного комсорга, тоже сержанта из
другого полка, направили на трехмесячные курсы младших лейтенантов нашей 5-ой
армии. Но учиться нам было некогда. Мы уже вступили в Восточную Пруссию. Бои
там были ожесточенными, немцы даже иногда переходили в контрнаступление,
теснили наши войска. Поэтому больше занимались выполнением боевых задач, чем учились. Наша 5 армия участвовала во взятии г. Кибартай, г.
Гумбинен (ныне Гусев), Инстенбург (сейчас Черняховск), затем повернули немного
влево, и к г. Кенигсберг мы выходили примерно со стороны, где сейчас находится
моя дача, то есть Стрельня. Как раньше назывались эти населенные пункты, я не
помню. После штурма Кенигсберга мы подумали, что нас готовят
уже для участия в штурме Берлина. Проходит неделя, другая, звание мл. лейтенанта
нам не присваивают. И вдруг ночью – тревога! Пеший бросок к ст. Вальдхаузен (в
южной части Восточной Пруссии), погрузка в эшелон, и опять вдруг началась
стрельба – узнаем: пал Берлин. Куда же нас повезут? И мы поехали не на Запад, а на Восток! Ехала вся наша
5 армия, не знаю, на скольких эшелонах она размещалась. В нашем эшелоне было
много конского состава, и поэтому несколько раз в сутки эшелон останавливали
для выводки лошадей примерно на 2-3 часа. Через неделю в Белоруссии во время
выводки лошадей смотрим: бегут к нам женщины, старики, дети, угощают самогоном,
картошкой, солеными огурцами – ПОБЕДА!!! Мне было тогда без малого 20 лет! Вот так мы встретили День Победы. Что дальше? Проехали Москву, Урал, Сибирь, Байкал, Хабаровск, прибыли
в Приморский край. Разгрузились на ст. Манзовка, и наши курсы пешим строем с
полной выкладкой (скатка через плечо, карабин, вещмешок, саперная лопатка,
противогаз), в кирзовых сапогах при температуре 28-30 градусов, а то и жарче, совершили
марш-бросок в село Меркушевка (тайга, километров около 20 от Манзовки). Проходя мимо одной деревни, видим: одна женщина несет
на коромысле два ведра колодезной воды. Мой друг Мясников подбегает к ней и
просит попить воды (во флягах она давно кончилась). А она со словами «я лучше
вылью, чем дам вам напиться», выливает одно ведро. Мясников хватает другое – и
ей на голову! Оказывается, в Приморье прибыли некоторые соединения, которые
были подчинены Рокоссовскому, и пошел слух, что фронтовики – это бандиты.
Конечно, и среди нас были отдельные сволочи, насильники, грабители, но слух
распространяли, что фронтовики все такие. Через три дня после прибытия в с. Меркушовку нам
устроили «экзамены» и, присвоив звание мл. лейтенанта, отправили в штаб армии
для получения назначения на должность. Я, получив назначение «комсорг
стрелкового батальона», должен был добираться к месту службы около 20 км, а
транспорта никакого. Дело было к вечеру, пошел пешком, по дороге пришлось
переночевать. Спросил в одной деревне у пацана: «Где можно у вас переночевать?»
Он указал на один дом, в котором живет одинокая бабуля. Зашел в дом и спрашиваю: – Можно ли у
вас переночевать? Она: – А вы не
фронтовик? – Что вы, я
даже стрелять не умею! – Ну, тогда
проходите, раздевайтесь. Я снял плащ-накидку и спохватился, ведь у меня два
ордена на гимнастерке. И с хода в наступление: «Вот теперь я фронтовик». Она испугалась, даже затряслась вся, говорит, ну что
же делать, я не смогу вас выгнать (а ей было лет 60-70). И тут она мне
рассказала, какие слухи ходят о нас. На другой день прибыл в батальон, который, оказывается,
отправили на заготовку сена для всей дивизии. Это было в Шмаковском районе, недалеко
от г. Лесозаводска. Через неделю-две комбат срочно собрал всех офицеров (роты
разбросаны на 5-10 км) и сообщил, что 8 августа началась война с Японией и батальону
приказано сенокос свернуть и догонять свой полк. Догоняли мы его больше недели,
шли уже по территории Маньчжурии. Тактика войны в Маньчжурии была совершенно отличной от
войны с Германией. Там мы постоянно находились в соприкосновении с противником.
А здесь танковые колонны прорывались по крупным дорогам, разбросав японцев по
сопкам, а пехота потом вела с ними бои на уничтожение. Поэтому наш батальон,
еще не догнав полка, вынужден был вступать в бои с японцами. Они днем скрывались
в зарослях, в горах, а ночью вели активные действия. А мы – наоборот: днем
продвигались, а ночью занимали круговую оборону. Однажды к вечеру мы наткнулись на своих.
Дальневосточный полк уже два дня никак не мог взять сопку, сильно заросшую
кустарником. Мы не имели права отклоняться от своего маршрута, поэтому командир
батальона приказал мне взять взвод автоматчиков и перед самым рассветом
атаковать. Дальневосточников он предупредил, они не возражали. И вот примерно в 5 часов утра мы пошли вперед, и, непрерывно
поливая огнем из автоматов, дошли до самого верха. Вначале нас тоже встретили
огнем, а потом все постепенно затихло. Сопка была наша, потери небольшие. Когда
стало совсем светло, мы обнаружили 10-15 убитых японцев, а стреляных гильз –
целые горы. Очевидно, там было много пулеметов, но мы их не видели. Когда и
куда японцы с ними испарились? Неизвестно. Как потом выяснилось,
дальневосточники неоднократно ходили в атаку со штыками наперевес, поэтому были
у них большие потери, а результатов не было. Потом мы догнали свой полк,
который двигался по крупным дорогам вслед за танковыми колоннами, и поэтому
больших боев не было. А за тот бой меня наградили еще одним орденом «Красной
Звезды», но уже после капитуляции Японии. На второй день после капитуляции мы подошли к городу
Донь-Хуа, рядом с которым находился военный аэродром с самолетами. Но японцы
нас туда не пустили, открыли стрельбу. Мы послали парламентеров к ним. Начальник
гарнизона заявил: «Мы не видим перед собой Красной Армии, а какой-то
неорганизованный сброд». Действительно, внешний вид у нас был странный: очень
много трофейной амуниции, оборванные, грязные, да и шли не строем, а толпой. Командир полка дает приказ: привал 2 часа, все неуставное
выбросить, заштопать все порванное, побриться, помыться, пришить подворотнички.
(Хорошо, что рядом была река Мулин-Хе). Через 2 часа полк построился и с песнями
пошли вперед. Гарнизон аэродрома капитулировал, сложил оружие. Вот так
закончилась у нас война с Японией. Вернулись на Родину в конце сентября – начале
октября в село Покровка, около 30 км от г. Ворошилова-Уссурийска. Сейчас он
называется Уссурийском. Через полгода дивизия была расформирована, я получил
назначение – на должность начальника библиотеки в 852 стрелковый полк 277 стрелковой
дивизии, который находился в г. Лесозаводске. Это было в 1946 году, и в декабре
я в первый раз поехал в отпуск на свою Родину, в Калинин (ныне Тверь). Весной 1947 года в Лесозаводске познакомился с
Надеждой Федченко, а в 1948 году мы поженились и прожили с ней 53 года до самой
ее смерти. 3 февраля 1949 года у нас родился сын Александр, а в
мае 1949 года меня вместе с семьей направили на Квантунский полуостров (Китай),
где временно находились наши войска, на должность начальника клуба ракетной бригады,
которая находилась в г. Дальний (2 млн. населения), где пробыл до июля 1955
года. После вывода наших войск из Китая получил назначение в
школу операторов радиолокационных станций (система ПВО) в г. Комсомольск-на-Амуре,
оттуда – в село Лазарево Бобстовского района Биробиджанской области, где 17
ноября 1956 года родилась дочь Елена. Там эта школа была расформирована, и меня
направили секретарем парторганизации в подобную войсковую часть в
Александровск-Сахалинский. Затем я был переведен в Южно-Сахалинск. В 1960 году Сахалинская армия ПВО была расформирована,
меня направили в Северную группу войск (Польская Народная Республика). Там
получил назначение в отдельный батальон связи – замполитом в г. Щецин. В 1964 г. меня назначили пропагандистом в зенитный полк
в г. Щецинек (ПНР). В Польше я пробыл 6 лет, затем меня перевели в г.
Советск, Калининградской области в 225 гвардейский танковый полк 40 гвардейской
дивизии. В 1968 году наш полк участвовал в Чехословацких
событиях, находясь в г. Альтенберг в ГДР рядом с границей с ЧССР. В 30 км от
нас был г. Дрезден, в который я ездил на экскурсию. В 1969 году меня назначили преподавателем в
Калининградское высшее инженерное училище инженерных войск им. А. А. Жданова. В 1974 году я был уволен из Вооруженных Сил, но продолжал
работать преподавателем в училище до 1994 года. Мое образование: 1941 год закончил 9 класс средней школы № 2 г. Калинина. 1947 год поступал в ВПА (Военно-политическая академия им. В. И.
Ленина), но после экзамена по двум предметам был отчислен, как не имеющий среднего образования. 1951 год закончил экстерном 10 класс. 1953 год закончил курсы усовершенствования офицерского состава для
того, чтобы иметь возможность поступить в ВПА. 1954 год снова поступал в ВПА, но был снова отчислен, как не имеющий
среднего военного образования. 1956 год закончил экстерном Благовещенское военно-пехотное училище. 1956-1964 закончил Всесоюзный заочный экономический институт. 1974 год закончил высшие академические курсы при ВПА. 1975 год сдал кандидатский минимум (философия, политэкономия,
иностранный язык (немецкий))
Издатель
Бацев
Александр Николаевич Корректор Васильева
Татьяна Борисовна тираж: крайне
ограниченный | ||||||||||||||
