Стрелы скрестились на Шпрее
(Москва, Воениздат, 1973, с. 7-59)
Из нашего кавалерийского отделения в ГУК кроме меня вызывались майор Н. Н. Баев и капитан М. Н. Былинкин, Мы с радостью узнали, что назначены в одну дивизию — 45-ю кавалерийскую. Мне предстояло возглавить в ней оперативное отделение штаба, а М. Н. Былинкину — разведку. Н. Н. Баеву объявили о присвоении звания подполковника. Он назначался командиром полка в той же дивизии,
Мы получили предписание немедленно ехать к месту формирования дивизии — во Владимирскую область.
В ГУКе мы встретили и командира дивизии генерал-майора Н. М. Дрейера.
— Выезжаем завтра, — сказал он. — Нам на дивизию дают три эмки. На них и поедем.
В общежитии мы переоделись в кавалерийское обмундирование — слушатели академии, независимо от рода войск, носили общевойсковую форму — и собрались поехать проститься с семьями. Друзья окружили нас. Все пожелали нам счастливого пути. Мы понимали их, и они понимали нас без лишних слов: ведь время было поистине грозным...
На следующий день мы выехали к месту формирования дивизии вместе с группой командиров, получивших назначение в 45-ю кавалерийскую. Среди них был майор Г. Е. Фондеранцев, начальник военно-хозяйственного снабжения, и мой давнишний знакомый, еще с двадцатых годов, подполковник А. Т. Стученко. В 1926 году мы с ним окончили Кировоградскую кавалерийскую школу, а перед войной он учился в военно-воздушной академии. Как и подполковник Н. Н. Баев, Андрей Трофимович Стученко ехал принимать полк.
— Так и не успел летчиком стать, — пошутил он. — Теперь — опять на коня.
По штатному расписанию 45-я кавалерийская дивизия, на формирование которой мы ехали, состояла из трех кавалерийских полков. Называлась она легкой рейдовой, танков и дивизионной артиллерии в ней не было. В каждом полку имелось по одной шестиорудийной противотанковой батарее, состоявшей из сорокапяток или семидесятишестимиллиметровых орудий образца 1927 года. Ожидая пополнение, мы жили вестями с фронтов.
Мы понимали, что против нас брошены огромные, хорошо подготовленные и оснащенные силы, имеющие опыт боевых действий. Но все-таки было обидно, что наша армия вынуждена отходить. Ох как хотелось услышать, что наступление агрессора остановлено и советские войска начали наносить мощные ответные удары. Мы верили, что так оно и будет. Хотелось побыстрее закончить формирование и получить боевую задачу. Наконец ранним июльским утром прибыла первая партия лошадей — полторы тысячи голов. Привели их подростки, девушки и старики. Возглавляли этих коноводов несколько председателей колхозов и представитель военкомата.
А вскоре поступил доклад от коменданта станции: прибыл эшелон с людьми, разгружен и отправлен в лагерь. Две тысячи бойцов и сержантов, десятки командиров, И все из запаса. Командиры полков и мы, офицеры штаба, начали изучать контингент. Хотелось, чтобы каждый эскадрон был укомплектован бойцами примерно одного возраста и подготовки. С каждым командиром и политработником я постарался побеседовать лично, чтобы правильнее определить их назначение. Николай Михайлович Дрейер в это время был вызван в Москву по вопросам обеспечения дивизии вооружением, снаряжением и боеприпасами, а я в те дни выполнял обязанности начальника штаба.
Две недели прошли в больших хлопотах. Сколачивание эскадронов, с утра до вечера занятия в конном и пешем строю, тактические учения. Надо было сколотить и наш маленький штаб. Состоял он всего из трех операторов и начальника связи. Двое из нас — М. Н. Былинкин и М. Ф. Шепилов — в штабах никогда не работали и, по сути, начинали с азов. Но, как давно замечено, в трудной обстановке люди способны на большее, чем в обычных условиях. Прошло две недели — и дивизия начала существовать. Рядовой и сержантский состав в большинстве своем — очень хороший народ. Многие раньше служили в кавалерийских частях и пограничных войсках.
Однажды по дороге из штаба в лагерную столовую я услышал, как кто-то окликнул меня по фамилии. Оглянулся — стоит человек, смуглый, худощавый. Симагулов! Старый сослуживец. Капитан Симагулов был образованный, хорошо подготовленный командир. Он получил назначение на должность помощника начальника штаба 52-го кавалерийского полка. Тот вечер мы провели вместе: вспоминали совместную службу, товарищей, начальников. Действительно, поговорить было о чем.
2 августа приехал начальник штаба подполковник Н. Н. Лукин, и мне разрешили на следующий день, в воскресенье, съездить к жене во Владимир, куда она переехала из подмосковного села Быково.
Однако вечером, буквально на пороге, меня встретил офицер спецсвязи. У него в руках была телеграмма: командиру дивизии предлагалось начать погрузку частей в эшелоны.
Для обеспечения быстрого вывода частей дивизии в район сосредоточения генерал-майор Н. М. Дрейер приказал мне выехать с первым эшелоном. Мы разместились в одном товарном вагоне с командиром 58-го полка подполковником А. Т. Стученко и его помощниками.
В сумерках наш эшелон остановился на одной ив станций Московской окружной железной дороги. Небо Москвы грохотало и искрилось. Где-то там, на большой высоте, шли фашистские бомбардировщики. Мы видели, как темноту прорезали лучи прожекторов. Разрывы зенитных снарядов и взрывы бомб то приближались к району нашей стоянки, то удалялись от нее. Судя по интенсивной стрельбе, фашисты вряд ли могли рассчитывать на успех. И действительно, лишь одиночным самолетам удалось прорваться через огневую завесу и сбросить бомбы. Под утро наш эшелон медленно, с тревожными гудками отошел от станции. Мы пока не знали, куда едем, но нам было известно, что сильные бои идут в районе Ельня, Ярцево.
Две танковые группы противника развернули наступление на западном направлении. Они наносили удары из района Витебска в сторону Духовщины и из района южнее Орши на Ельню. Одновременно фланговые соединения этих групп наступали из района севернее Полоцка на Великие Луки и из района южнее Могилева на Кричев, Рославлъ. Гитлеровцы стремились рассечь войска Западного фронта на части, окружить прикрывавшие Смоленск три наши армии и овладеть городом. В междуречье Западной Двины и Днепра, от Великих Лук на севере до Бобруйска на юге, развернулось Смоленское сражение.
Фашистские войска наступали и на других фронтах, но тогда, со второй декады июля 1941 года, именно на смоленско-московском направлении советское командование сосредоточило свое основное внимание. Здесь наступала самая сильная группировка противника. Здесь создавалась угроза прорыва к столице. Здесь и нужно было в первую очередь оказать врагу решительное противодействие.
К вечеру добрались до разъезда Колесниково, несколько восточнее Гжатска (ныне г. Гагарин). Встретивший нас старший политрук, заместитель начальника полевого авиасклада, попросил быстрее разгрузиться и уйти с разъезда, так как в случае появления немецких самолетов мог пострадать не только расположенный поблизости авиасклад, но и наши эскадроны. Вскоре к разъезду подошел второй эшелон — прибыл 55-й полк подполковника Н. Н. Баева. Этот эшелон должен был выгрузиться в Гжатске. С ним я и отправился дальше. На станции Гжатск мы сняли с платформы штабной мотоцикл, и я помчался в город, чтобы уточнить район сбора дивизии.
Комендантский патруль направил меня к дежурному по штабу тыла Западного фронта, который объяснил, что все вновь прибывшие части, как правило, поступают в распоряжение штаба Резервного фронта.
— Это недалеко от Гжатска, — сказал дежурный и показал на своей карте район размещения командного пункта фронта. Уже начинало светать, когда я прибыл на КП. Однако к начальнику штаба мне попасть не удалось: генерал только что лег отдохнуть. Тогда я решил обратиться к начальнику оперативного управления полковнику А. Н. Боголюбову, благо дверь его кабинета находилась рядом.
Полковник был занят и просил подождать, но я настойчиво сказал:
— Уже светает. Скопление частей на станциях выгрузки может привлечь внимание вражеской авиации, и мы понесем неоправданные потери. Прошу указать район сосредоточения.
А. Н. Боголюбов внимательно посмотрел на меня, ничего не ответил, но жестом пригласил подойти ближе и на карте красным карандашом обвел район в лесах северо-западнее Гжатска.
— Достаточно?
В назначенном районе могло поместиться несколько дивизий.
— Вполне, товарищ полковник. Была бы там вода, у нас несколько тысяч лошадей.
А. Н. Боголюбов усмехнулся:
— Воды там больше чем достаточно.
— Прошу выдать мне несколько комплектов карт. У нас их нет.
Принесли пять комплектов. А. Н. Боголюбов приказал склеить листы в каждом комплекте, после чего дал мне указания о порядке представления донесений.
На станции Гжатск уже выгружался третий эшелон. По платформе в сильном возбуждении ходил генерал-майор Н. М. Дрейер. Выслушав мое донесение, он сказал:
— Срочно организуйте вывод частей дивизии в район сосредоточения, а я поеду в штаб фронта, представлюсь командующему.
Вместе с офицерами штаба и командирами полков мы определили по карте районы сосредоточения частей, условились о высылке квартирьеров и организации комендантской службы. Капитану М. Ф. Шепилову, прибывшему с третьим эшелоном, я приказал оставаться на станции, чтобы встречать подходившие подразделения.
Следующим же днем полки приступили к боевой подготовке в отведенном дивизии районе.
Настал и наш черед вступить в бой с врагом. Дивизия получила приказ командующего Западным фронтом: ночными маршами выдвинуться в полосу 30-й армии и, войдя в подчинение ее командующего, быть готовой развивать успех наступающих стрелковых частей.
Наверное, постановка такой задачи для нашей легкой кавалерийской дивизии диктовалась особыми обстоятельствами. Ведь ей трудно было равняться с кадровой дивизией мирного времени, в состав которой обычно входили кроме четырех кавалерийских полков танковый и артиллерийский полки. Нашей же легкой дивизии сподручнее было бы действовать в маневренной обстановке: вести разведку на широком фронте, преследовать отходящие пехотные части, наносить удары по тылам врага. К этому мы и готовились в течение двух недель, понимая, что нашим полкам трудно будет противостоять артиллерии, танкам и авиации.
Осуществляя план «Барбаросса», гитлеровские войска главный удар наносили на центральном направлении — через так называемые «Смоленские ворота» на Москву. Только в первом эшелоне противник бросил в наступление 28 дивизий, в том числе 9 танковых и 6 моторизованных, За ними выдвигались еще 34 дивизии, освободившиеся после боев западнее Минска. Враг имел более чем двукратное превосходство в людях и артиллерии и четырехкратное — в самолетах. Сосредоточенные на узких участках силы противника стремились рассечь войска нашего Западного фронта и молниеносным броском достичь Москвы.
За армиями Западного фронта, в неравных кровопролитных боях изматывавшими вражеские части, 30 июля 1941 года Ставка Верховного Командования на линии Ржев — Вязьма развернула Резервный фронт.
Непрерывными контратаками советские войска срывали маневр противника, сковывали его силы, сбивали темп наступления. Многие города и села не раз переходили из рук в руки, тяжелые бои шли за Могилев, между Рогачевом и Жлобином, под Смоленском.
В то время когда наша 45-я дивизия прибыла на фронт, развернулись ожесточенные бои по ликвидации так называемого ельнинского выступа. Вражеская ударная группировка, вклинившаяся в этом районе, была разгромлена, и советские войска овладели Ельней.
Фашистская группа армий «Центр» несла большой урон. Как известно, в конце августа гитлеровское командование внесло коррективы в план «Барбаросса», а по существу, отказалось от мысли овладеть нашей столицей лобовым ударом.
В начале августа в полосе фронта с группой военнослужащих вышел из окружения генерал-лейтенант И. В. Болдин. Он рассказал, что в тылу у немцев мало сил, не хватает горючего. Большой урон им нанесли активные действия наших частей в районе Ярцева. Здесь наступление врага было сорвано. Выполняя общий план наступательной операции фронта, 30-я армля, которой командовал генерал-майор В. А. Хоменко, силами четырех дивизий с утра 17 августа перешла в наступление с рубежа реки Вотря (приблизительно в тридцати километрах севернее Ярцева). Нашей армии была поставлена задача совместно с 19-й армией, действовавшей левее, разгромить вражескую группировку в районе Духовщины.
Боевой порыв наших наступающих частей был весьма высоким. Однако в первые два дня мы не достигли успеха. Сказывалось, как отметил на разборе Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, неумение сосредоточивать основные усилия пехоты и артиллерии на определенных, главных для наступления направлениях, а также неравенство сил.
Лишь 19 августа в полосе 162-й стрелковой дивизии обозначился некоторый успех. Для его развития и была введена в бой наша 45-я кавалерийская дивизия.
Замысел состоял в том, чтобы совместно со 107-й танковой дивизией нанести поражение резервам противника и, продвинувшись на 40—50 километров в юго-западном направлении, в районе западнее Духовщины войти в соприкосновение с частями 19-й армии, наступавшими с востока. Так предполагалось завершить окружение духовщинской группировки гитлеровцев.
Местность в полосе ввода в бой нашей дивизии была сильно пересеченной: холмы, перелески, кустарники. Поэтому наблюдать за ходом сражения оказалось очень трудно. Да, признаться, и опыта организации управления дивизией в бою у нас еще не было. Мы попытались уточнить обстановку на командном пункте одного из полков 162-й стрелковой дивизии, в боевых порядках которого действовали наши эскадроны, но и тут нам не удалось получить исчерпывающей информации. Тогда мы с начальником штаба нашей дивизии подполковником Н. Н. Лукиным поскакали вперед, к небольшому возвышению на опушке леса.
Отсюда в бинокль были уже хорошо видны боевые порядки эскадронов. Но здесь мы попали под сильный пулеметный огонь. Подполковник И. Н. Лукин был ранен в предплечье. Пришлось отправить его в полевой госпиталь, а мне —вступить в должность начальника штаба дивизии. Наши полки упорно пытались прорваться в глубину обороны противника, но его огонь был очень сильным и хорошо организованным. Пришлось несколько раз изменять направление ударов. Эскадроны все время находились в непосредственном соприкосновении с неприятелем. Они уже оторвались от нашей пехоты. Кавалеристы дрались отчаянно. Но в глубине вражеской обороны находилась новая линия огневых точек. Как нам в те часы недоставало хорошо организованного артиллерийского огня! Увы, три наши батареи сорокапяток и трехдюймовок были не в состоянии подавить огневые точки противника, особенно его артиллерию. И хотя мы нанесли гитлеровцам немалый урон, глубоко в прорыв дивизия войти не смогла. В сумерки поступил приказ вывести полки из боя.
Ночью наша штабная тройка — оператор М. Ф. Шепилов, разведчик М. Н. Былинкин и я — занялась планированием боевых действий на следующие сутки, если опять дивизию введут в бой. Мы уже имели некоторый опыт и дотошно прикидывали по карте, как сподручнее управлять боем, как построить боевой порядок пол-ков> как использовать артиллерию. Но к утру поступил новый приказ — совершить марш в южном направлении. 19-я армия, в полосу которой мы теперь выходили, также вела наступательные бои. Армией командовал генерал-лейтенант И. С. Конев. Вместе с командиром дивизии генерал-майором Н. М. Дрейером мы поехали на командный пункт армяи.. Здесь я впервые увидел Ивана Степановича Конева. С первой же встречи он произвел на меня неизгладимое впечатление. Невысокий, худощавый, очень подвижный. Вопросы лаконичные, суждения четкие, в каждом жесте — энергия и решительность. Несколько позже мне не раз доводилось видеть командарма на поле боя. Обычно он пешком с неизменной палочкой в руках добирался до командных пунктов полков или до переднего края. И все уже знали, что именно на этом участке осложнилось положение или, наоборот, наметился успех. Твердые распоряжения командарма, весь его облик вселяли уверенность в бойцов и командиров. И. С. Конев оставил командира дивизии у себя для подробного разговора, а меня отправил к начальнику оперативного отдела полковнику Маслову. Я доложил ему о состоянии дивизии, а он в свою очередь подробно расспросил меня об участии кавалеристов в боях, поинтересовался настроением бойцов и командиров. Потом полковник Маслов рассказал мне, что противник на участке 19-й армии в состав первого эшелона вводит новые части. Среди них, согласно разведданным, 14-я мотодивизия, танковое соединение и часть сил 8-й пехотной дивизии.
Наступление советских войск в районе Ярцева показало, что гитлеровцы не выдерживают сосредоточенных ударов, нередко после них теряют активность или даже отходят. А переводя это на язык бойца, фашиста можно бить.
Конечно, в тяжкое лето 1941 года успешные действия 19-й армии на фоне общих неудач выглядели внушительно. И все-таки значительных оперативных результатов мы не добились. Немецкой группировке в районе Духовщины, несомненно, было нанесено серьезное поражение, однако полностью разгромить ее не удалось. У нас не хватало сил, а враг маневрировал резервами, использовал свое превосходство в танках. Нашим войскам тогда недоставало самолетов и танков, у нас не было мощных подвижных частей, а именно они могли повысить пробивную силу наступающих соединений и создать условия для развития успеха и разгрома резервов противника в глубине его обороны.
Но, как бы там ни было, обстановка требовала активных действий, чтобы лишить гитлеровцев возможности продвигаться вперед, свободно маневрировать. Исходя из этого, нашу кавалерийскую дивизию командование решило использовать как подвижную группу, предназначенную развивать успех наступающих стрелковых соединений в глубине обороны противника.
Обстановка на фронте в те дни часто и резко менялась. Нас бросали то в одном, то в другом направлении, на участки, где намечался или мог обозначиться успех. Естественно, времени на подготовку к наступлению и увязку тзаимодействия у нас недоставало.
Командиру и штабу дивизии нередко приходилось изучать обстановку в назначенной полосе уже на марше, случалось и так, что полоса, куда следовало выдвигать дивизию, определялась лишь в ходе боя,
23 августа дивизия получила задачу войти в прорыв в полосе 50-й стрелковой или 101-й танковой дивизии, Мы должны были не допустить отхода противника на запад, захватить переправы на реке Царевич и к исходу дня овладеть районом лесов западнее Духовщины, то есть за сутки продвинуться на 25—30 километров.
Совершив форсированный дневной марш, дивизия вышла в назначенный район. Стояла нестерпимая жара, было трудно дышать от смрада и гари. Повсюду виднелись страшные следы кровопролитных боев: искореженные взрывами орудия, пробитые каски, остовы сгоревших автомашин.
Дивизия сосредоточилась в лесу. Генерал-майор Н. М. Дрейер поехал на командный пункт 50-й стрелковой дивизии, взяв с собой меня и начальника разведки капитана М. Н. Былинкина.
На командном пункте мы выяснили, что наступление стрелковой дивизии в минувшие сутки протекало довольно успешно, но сейчас противник закрепился и оказывает яростное сопротивление. Тут же, в штабе, генерал-майор Н. М. Дрейер получил от командарма приказ действовать активнее и во что бы то ни стало помочь развитию наступления 50-й стрелковой дивизии.
Я доложил Н. М. Дрейеру полученные у пехотинцев данные об обстановке. Они были весьма скудными.
— Надо организовать свою разведку, — заметил генерал.
Капитан М. Н. Былинкин выслал два конных разъезда. От них мы стали непрерывно получать информацию об обстановке в полосе 50-й стрелковой дивизии.
Утром 24 августа наши подразделения двинулись к переднему краю. Офицеры штаба вместе с командиром дивизии, как это принято в коннице, следовали сразу за боевыми порядками эскадронов.
50-я стрелковая дивизия наступала еще с рассвета, но успеха не имела, а с полудня вновь начала наступательные действия. Не ожидая их результатов, два наших кавалерийских полка по указанию генерал-майора Н. М. Дрейера прорвались в район совхоза Зайцево, к реке Царевич.
Кавалеристы шли в атаку смело. Но сильный огонь противника вынудил их спешиться и атаковать позиции врага вместе с подошедшими стрелками.
Первая атака прошла довольно успешно. Немцы понесли немалые потери и отошли. Однако развить прорыв и на этот раз нам не удалось. К исходу дня поступило приказание дивизии выйти из боя, но не на исходные позиции, а в новый район. Здесь мы сосредоточились только к утру.
Пока я принимал доклады о состоянии полков, оператор капитан М. Ф. Шепилов и разведчик капитан М. Н. Былинкин вместе с военкомом штаба старшим политруком Н. Н. Идовым соорудили шалаш и приготовили завтрак.
Когда я вошел в этот шалаш, солнце уже поднялось высоко. День снова обещал быть жарким. Вчерашний бой и трудный марш нас крепко измотали. Мы всю ночь не спали и давно не ели. Поэтому, увидев на душистой, только что скошенной траве щедро нарезанные ломтя хлеба, копченую колбасу, открытые банки консервов, а в котелках дымящуюся гречневую кашу, я почувствовал страшный голод. Товарищи ожидали меня. Но только мы присели на траву, резко затрещал телефон. Из штаба армии звонил Николай Михайлович Дрейер.
— На участке восемьдесят девятой дивизии обозначился успех, — сказал он. — Нам поставлена задача немедленно выдвинуться в ее полосу.
— Сейчас ясный день, на марше авиация нас может здорово потрепать, — возразил я.
— Приказ есть приказ, — ответил генерал. — Поднимайте дивизию по тревоге. Я вас догоню.
Я передал командирам полков поставленную задачу. Головным выдвинул 55-й полк подполковника Н. Н. Баева, а два других послал уступом за ним. Интервалы и дистанцию пришлось назначить сверхуставные. Штаб дивизии следовал в центре треугольника, однако наблюдать за движением полков все равно было затруднительно — они шли скрытно и рассредоточенно. Когда половина пути была пройдена, над полем появился немецкий воздушный разведчик, окрещенный на фронте из-за своего двойного фюзеляжа «рамой». Заметив нашу колонну, самолет снизился и открыл пулеметный огонь. К счастью, жертв у нас не было.
К полудню полки сосредоточились в большом лиственном лесу. Кавалеристы изрядно устали. Ведь им приходилось много суток подряд, почти без сна и отдыха, вступать в бой прямо с марша. Вечером командный состав собрался у штабной радиостанции. Всех интересовали последние новости. Из района Чудово враг рвался к Ленинграду. Шли жестокие бои на старо-русском и конотопском направлениях. Судя по всему, на юге фашисты достигли Днепра.
Однако на нашем участке фронта немецкие войска, вырвавшиеся было вперед, в последних боях понесли серьезные потери и понемногу откатывались назад.
...В нашем штабе допоздна продолжалась обычная работа. Мы получали донесения от полков о занятии назначенных районов, о состоянии оружия и понесенных за день потерях. Капитан М. Ф. Шепилов по этим данным готовил донесение в штаб армии.
По-настоящему узнал я этого человека в последние две-три недели. Приходилось только удивляться его энергии и выносливости. Числился он по штату начальником оперативного отделения, но теперь, как говорится, был един в двух лицах — и начальник, и исполнитель. Управлять кавалерией — подвижным и маневренным родом войск — вообще нелегко, а в условиях частого перенацеливания дивизии особенно трудно. Сбором и анализом данных об обстановке перед боем и в ходе него в основном занимался этот молодой офицер. Михаил Федорович Шепилов мог сутками не спать, не есть, но никогда не оставлял работу незаконченной.
Замечательным человеком был и наш разведчик капитан М. Н. Былинкин. В его распоряжении постоянно находилось три разъезда — по взводу от каждого полка дивизии, но он никогда не упускал случая побывать в боевых порядках сам, лично оценить обстановку на переднем крае и собрать сведения о противнике. Сплошь и рядом ему приходилось действовать под вражеским огнем, но до поры до времени судьба миловала этого храброго и сметливого офицера.
Лишь к полуночи мы завершили свои дела. К тому времени из штаба армии возвратился генерал-майор Н. М. Дрейер. Всех, естественно, интересовало, почему нашу дивизию вновь перенацеливают.
— По сведениям штаба армии, — сказал Н. М. Дрейер,—в полосе 166-й стрелковой дивизии подразделения 56-го немецкого пехотного полка понесли большие поте-рж и мелкими группами отходят на запад. Командарм приказал нам, пользуясь темнотой, выдвинуться в полосу 166-й стрелковой дивизии и, если противник по-прежнему будет отходить, наступать в общем направлении на Духовщину,
Полки, не медля, вышли на марш. Когда мы подъехали к огневым позициям нашей артиллерии, стало светать. До назначенного нам исходного рубежа оставалось еще километра четыре. Но тут пришлось задержаться, так как выяснилось, что немцы прекратили отход и закрепились на выгодном рубеже. Наша артиллерия вела огневую подготовку,
Между тем взошло солнце, и эскадроны, рассредоточившись, начали укрываться от авиации. Лишь 58-й полк подполковника А. Т. Стученко, находясь в передовом отряде, продолжал движение. Я послал за ним офицера с приказанием вернуться в наш район. Командиры частей прибыли ко мне уточнить задачу.
Вскоре показалась голова 58-го полка, спускавшегося в лощину. Из рассказа подполковника А. Т. Стученко выяснилось, что противник внезапно открыл сильнейший огонь, когда головная походная застава его полка вышла на опушку рощи, которая была назначена для сосредоточения. Погибли командир взвода, сражавшийся еще в Конной армии, военком полка и еще несколько человек. Была уничтожена упряжка 45-мм орудия.
— Судя по всему, немцы ночью прекратили отход и закрепились, — заключил А. Т. Стученко.
Это предположение подтвердил возвратившийся из штаба 166-й стрелковой дивизии капитан М. Н. Былинкин:
— Гитлеровцы оказывают нашей пехоте упорное сопротивление. Но командир 166-й решил подавить оборону противника артогнем и продолжать наступление.
И действительно, стрелковые батальоны вскоре начали очередную атаку. Однако артподготовка оказалась недостаточно эффективной. Атакующие цепи пехоты под сильнейшим огнем врага вынуждены были залечь. Высланные нами кавалерийские разъезды спешились и также залегли вместе с пехотой.
В дальнейшем мы получили задачу прорваться через оборону немцев и к исходу дня выйти в район деревни Бардино (в десяти километрах западнее переднего края), а затем, нанося удар в направлении Духовщины, содействовать наступлению наших стрелковых частей.
Сведения о противнике у нас были неполными и устаревшими. Наши разъезды еще не успели добыть необходимые данные, а штаб 166-й стрелковой дивизии также пока не располагал сведениями о системе обороны неприятеля, закрепившегося на новом рубеже.
— Все-таки накануне немцы отходили в беспорядке, — сказал Н. М. Дрейер. — Это не может не сказаться на их стойкости. Будем прорываться конной атакой.
Как только полки первого эшелона выскочили из лощины, гитлеровцы открыли сильнейший огонь. Мы увидели впереди сплошные пересекающиеся линии трассирующих пуль, То тут, то там рвались мины, падали кони и всадники. Вскоре был убит конь и под нашим генералом. Падая, он придавил Н. М. Дрейеру ногу. С трудом мы вытащили его из-под убитой лошади. Пока эскадроны первого эшелона упорно атаковали позиции противника, он перенес огонь минометов глубже в нашу сторону. Генерал-майор Н. М. Дрейер, осмотревшись, приказал:
— Собрать дивизию.
В этом бою погибло много коней, но, к счастью, потери в людях оказались незначительными. Командиры эскадронов, в большинстве своем бывшие конармейцы, умело вывели эскадроны из зоны огня. Прячась в складках местности, подразделения отошли в исходное положение.
На одной из тачанок я увидел командира 55-го кавалерийского полка подполковника Н. Н. Баева. Он лежал без сознания. Оказывается, его, раненного в ногу, бойцы вынесли с поля боя, а потом тащили через глубокий ручей. Мы немедленно отправили Баева в госпиталь.
Чтобы связаться по телефону со штабом армии, пришлось выехать на командный пункт стрелкового полка. На связь вышел сам командарм.
— Противник перешел к жесткой обороне. Прорвать ее не удалось, — доложил генерал-майор Н. М. Дрейер.
— Я знаю положение в полосе 166-й стрелковой дивизии, — сказал И. С. Конев. — Но правее вновь перешла в наступление 244-я стрелковая дивизия. Попытайтесь прорваться здесь.
Нам опять предстоял марш.
Чтобы не терять времени, решили установить непосредственную связь с боевыми порядками 244-й стрелковой дивизии, ведущей бой. Для этого по приказанию Н. М. Дрейера мы с капитаном М. Н. Былинкиным взяли два кавалерийских разъезда и тронулись в путь.
С командного пункта стрелкового полка я связался с начальником штаба 244-й стрелковой дивизии, но у него, как и у командира полка, сведения об обстановке были довольно скудными. В это время сюда же подъехал генерал-майор Н. М. Дрейер. Он решил организовать разведку района, где мы находились, а потом, если позволит обстановка, по лесам и болотам пройти в тыл к немцам. Словом, наш генерал, старый кавалерист, участник первой мировой войны, принял решение совершить дерзкий рейд.
Часа через два капитан М. Н. Былинкин, посланный с двумя разъездами в разведку, доложил:
— В лесу мы обнаружили сильно заболоченный район. Боевых порядков противника не выявили. Однако район прикрывается артогнем. Есть здесь глухая заброшенная дорога. По ней можно провести всю дивизию.
— Хорошо, — обрадовался Николай Михайлович Дрейер. — Сейчас я нанесу все это на карту. А минуту спустя он позвонил командиру 244-й стрелковой дивизии:
— Я попрошу вас пометить на карте район восточнее деревни Бардино. Только не просеку, а дорогу. По сторонам у немцев здесь огневые точки. Да, да, и артиллерия. Так я прошу помочь подавить их. Время? Продолжительность? Ну это мы поручим согласовать нашим штабам.
— Слышали? — обратился генерал ко мне. — Действуйте.
Согласование всех вопросов организации огня во время нашего прорыва прошло довольно быстро. Пехотинцы пожелали нам удачного рейда.
С наступлением темноты дивизия начала марш. Вскоре справа и слева в стороне от нас стали рваться снаряды: наши друзья — артиллеристы из 244-й дивизии начали подавлять огневые точки противника.
Осторожно двигаясь в ночном мраке по тропам и просекам, мы к утру оказались в большом лесу, уже в тылу у немцев. Штаб организовал непосредственное охранение. Впереди и по сторонам шли разъезды, которые должны были, обнаружив противника, в бой не ввязываться, а, установив за ним скрытное наблюдение, немедленно докладывать.
В полдень командир одного из разъездов сообщил: обнаружен батальон вражеской пехоты численностью около четырехсот человек.
Командир дивизии приказал выдвинуть 58-й полк к опушке леса, а мне, подполковнику А. Т. Стученко и двум офицерам велел следовать с ним к месту нахождения разъезда.
Выйдя на опушку, мы увидели, что метрах в полутораста от нас большая группа немцев занимается хозяйственными делами, недалеко стоят несколько батальонных минометов, ближе к лесу — четыре малых миномета, ма флангах — три пулемета. Левее, у опушки, находился сарай для хранения сена, возле него на полевой коновязи — лошади, тут же мотоцикл и велосипеды. Судя по всему, здесь действительно расположился батальон. Было решено его уничтожить. Комдив приказал А. Т. Стученко выдвинуть на опушку леса пулеметный эскадрон и батарею сорокапяток и, внезапно открыв огонь, атаковать противника с флангов огневой группы двумя спешенными эскадронами. Фашисты, не ожидавшие внезапного удара, стали поспешно удирать. Однако один из* офицеров прыгнул в неглубокий окоп и стал подавать команды. Несколько солдат, подбежавших к батальонным минометам, начали разворачивать их в нашу сторону. Между тем наши бойцы уже захватили четыре миномета, что стояли ближе к лесу. Секретарь партбюро полка старший лейтенант Н. Н, Захаров с помощью бойца быстро установил один из них и с третьего выстрела копал в самую гущу фашистов. Попытка немецкого офицера организовать сопротивление была сорвана.
Тут в атаку ринулись эскадроны в конном строю. Вра- жеский батальон был уничтожен. Думаю, немногим гитлеровцам удалось скрыться в лесу. Разгром вражеского батальона имел для нас большое моральное значение.
Исход схватки во многом определила находчивость и смелость секретаря партбюро полка старшего лейтенанта Н. Н. Захарова. Впрочем, он не раз проявлял умение быстро находить выход из любого трудного положения. Так, в последующих боях, когда полк попал под огонь «кукушек», И, Н. Захаров быстро сориентировался и вскоре огнем из автомата снял с деревьев пятерых немецких снайперов. Это был настоящий коммунист, сочетавший в себе качества искусного руководителя партийного коллектива и храброго, умелого воина.
К вечеру второго "дня рейда наш разъезд обнаружил еще одну (большую группу гитлеровцев, занимавшихся окопными работами. Естественно, окрыленные вчерашним успехом, мы решили их уничтожить.
Задача была поручена командиру 52-го полка майору Н. Н. Волкову. Форсируя события, он не стал дожидаться подхода орудий и пулеметов, которые пробивались сквозь густой кустарник, и начал атаку без огневой поддержки двумя спешенными эскадронами. Это было опрометчиво. Фашисты быстро заняли траншеи и открыли сильный пулеметный и минометный огонь.
Начальник штаба 52-го полка, видя, что спешенные эскадроны залегли, бросился с эскадроном в конную атаку. Завязался бой. Противник понес немалые потери, но уничтожить его полностью не удалось. Наши подразделения отошли в лес.
С наступлением темноты дивизия остановилась на ночлег. До сих пор до мельчайших подробностей помню эту ночь. Идет мелкий нудный дождь. Зябко, неуютно. Темнота кромешная, даже рядом ничего не видно. И трудно представить, что кругом люди, много людей.
Наверное, о нашем рейде стало известно во вражеских штабах. Как только наступила ночь, немцы начали «прочесывать» лес артиллерийским и минометным огнем. Правда, точных данных о расположении наших полков у противника, судя по всему, не было. Да и лесной массив был достаточно велик. Враг, по существу, вел бесприцельную стрельбу.
До самого утра гремели разрывы. И вдруг, когда тяжелый снаряд рванул совсем рядом, заржала одна лошадь, потом другая, третья — и вот уже оглушительное лошадиное ржание разносилось по всему лесу. Впечатление было жуткое, казалось, ночь никогда не кончится.
С рассветом головные эскадроны попытались по нескольким направлениям пройти дальше на запад. Однако выяснилось, что лесной массив упирается в открытое поле, через которое днем пройти невозможно. К тому же враг, видимо сильно обеспокоенный появлением у себя в тылу советских кавалерийских частей, подтянул в этот район значительные силы. Немцы успели создать у западной опушки леса полевую оборону. Преодолеть ее с ходу наши эскадроны не смогли. Противник имел здесь артиллерию на огневых позициях и даже танки. Нам же подавить его оборону практически было нечем. К тому же над районом боевых действий стали появляться самолеты.
Вскоре мы получили данные, что в районе Духовщины находится 7-я танковая дивизия и основные силы 14-й мотодивизии гитлеровцев.
Рассчитывать на дальнейший успех рейда в этих условиях не приходилось. Генерал-майор Н. М. Дрейер получил от командарма указание прекратить наступление и повернуть назад. Весь остаток дня и большую часть ночи эскадроны совершали марш.
В лесу мы встретили подразделения 244-й стрелковой дивизии. Воспользовавшись нашим успехом, они занимали лесной массив. К утру следующего дня наши полки сосредоточились между реками Вотря и Вопь. В штаб армии вместе с донесением были отправлены пленные из 14-го пехотного полка.
Так закончился наш рейд в тыл врага. К этому времени после изнурительных десятидневных боев в дивизии осталось не более двух с половиной тысяч строевых бойцов. И все-таки нам удалось разгромить два немецких батальона. Но, пожалуй, не меньшее значение имело то обстоятельство, что планы противника в связи с появлением у него в тылу наших частей оказались нарушенными.
Через три дня мы вышли в полосу 101-й танковой дивизии, сформированной в 1940 году из кавалерийской дивизии. Вместе с генерал-майором Н. М. Дрейером я поехал к ее командиру полковнику Г. М. Михайлову, чтобы уточнить обстановку и обговорить задачи взаимодействия на случай совместных боевых действий.
С наблюдательного пункта мы увидели психическую атаку гитлеровцев. В сомкнутом строю ускоренным шагом фашисты двигались в направлении наших довольно редких цепей. Немцы, видимо, были пьяны: непрерывно строчили из автоматов и что-то отчаянно кричали.
Атакующих было немало, и даже дружный огонь наших бойцов не сбивал темпа их движения. Тогда в дело вступили РС.
Что такое РС, мы тогда еще толком не знали. Капитан подал команду, и расчеты стоявших неподалеку крытых брезентом машин пришли в движение. А буквально через мгновение раздался оглушительный грохот, в котором потонули стрекотня автоматов и пулеметные очереди. Это батарея реактивных минометов произвела залп; Когда дым рассеялся, на месте, где только что в плотных рядах шли фашисты, виднелись лишь вздыбленные кочки бурой земли, тлеющая трава и трупы гитлеровцев. Лишь немногим из них удалось добежать до своих траншей.
Оглянувшись, мы уже не увидели чудесных машин: батарея в считанные секунды сменила позицию. Так я впервые наблюдал боевое применение реактивных установок БМ-13, получивших вскоре название «катюши».
...Вечером 9 сентября полковник Г. М. Михайлов передал нам: получено предварительное распоряжение о прекращении наступления. Генерал-майор Н. М. Дрейер сразу же поехал в штаб армии уточнить обстановку. А ночью меня вызвали к телефону: поступил приказ об организации марша в район станции Соблаго, южнее города Осташков.
Так завершилось наше участие в боях на заключительном этапе Смоленского сражения. Несмотря на недостаток сил и средств, несмотря на некоторые задержки в организации боевых действий, наша 45-я кавалерийская дивизия внесла свою лепту в общие результаты борьбы советских войск, сражавшихся на западном направлении.
В районе Смоленска гитлеровский блицкриг дал первую осечку: враг был задержан здесь на два месяца. Это спутало все стратегические планы немецкого командования и впервые заставило его задуматься о вероятной неизбежности длительного ведения войны.
Марш в район станции Соблаго обещал быть очень трудным. В короткий срок нам предстояло преодолеть свыше трехсот километров. Начались осенние дожди, а наши лошади были кованы на летнюю ковку.
В трехнедельных боях мы потеряли немало людей. В каждом полку сейчас недоставало от пяти до десяти командиров сабельных взводов. В некоторых эскадронах пришлось два взвода объединять в один. Сильно поизмотался и конский состав.
Штаб заранее спланировал создание эскадрона восстановления из отстающих в ходе марша всадников. Его командиром был назначен комендант штаба младший лейтенант Н. Н. Соболь. Мы все любили этого лихого, энергичного, никогда не унывающего кавалериста, прекрасного организатора. Н. Н. Соболь проявил немало изобретательности, чтобы собрать отставших конников, подкормить ослабевших лошадей и вывести эскадрон в новый район сосредоточения дивизии.
После марша комдив приказал мне немедленно организовать ковку лошадей, а сам поехал к командующему 22-й армией генерал-майору В. А. Юшкевичу. Возвратился он утром и тут же велел собрать командиров полков. Оператор разложил на столе карту.
— На правом крыле нашего фронта, как раз в полосе 22-й армии, обстановка усложнилась, — сообщил Н. М. Дрейер.— Противник теснит наши войска, стремясь прорваться через Осташков на Бологое. — Кончик карандаша в руке генерала остановился у линии Октябрьской железной дороги, связывающей Ленинград с Москвой. — Командующий фронтом решил силами 22-й армии, включая и нашу дивизию, провести наступательную операцию. Общее руководство войсками будет осуществлять генерал-лейтенант И. В. Болдин. Частям 22-й армии приказано нанести удар по 123-й немецкой пехотной дивизии и ликвидировать угрозу обхода противником правого фланга фронта.
Гитлеровское командование имело намерение частно войск группы армий «Центр» нанести сильный удар через Осташков на Бологое и таким образом содействовать группе армий «Север», наступавшей на Ленинград. Тогда же немцы подтянули свой 39-й моторизованный корпус в район Старой Руссы и оттеснили наши части за реку Ловать.
— Теперь о задаче нашей 45-й дивизии, — продолжил Н. М. Дрейер. — Нам опять предстоит действовать во вражеском тылу, на удалении 20—25 километров от линии фронта. Кстати, местность там сильно заболочена. Так вот, ударом на север и северо-восток надо перерезать единственную дорогу, по которой идет снабжение передовых частей противника, наступающих в направлений Осташкова, и отрезать их от баз питания. 256-я стрелковая дивизия и 128-я танковая бригада должны наступать с фронта нам навстречу. Совместными усилиями этих трех соединений предполагается окружить и уничтожить 123-ю пехотную дивизию гитлеровцев.
Николай Михайлович Дрейер выслушал доклады командиров полков о состоянии каждого эскадрона, а потом обратился ко мне:
— Немедленно организуйте разведку района. Главное тут - определить возможность перехода линии фронта скрытно, незаметно, словом, без боевых действий. Генерал отпустил нас, и я тут же сказал капитану М. Н. Былинкину:
— Возьми два разъезда и двигайся в направлении деревни Залегощь. Судя по всему, здесь можно нащупать коридорчик. Донесения жду два раза в сутки.
Мы прикинули по карте возможный маршрут движения дивизии и ориентировочные сроки прохождения полков через населенные пункты.
Наступление началось утром 20 сентября. Исходные рубежи нашей дивизии, которые мы заняли накануне вечером, находились в лесах. Тут не было ни наших, ни немецких войск. Как выяснила разведка, фашисты иногда появлялись в этом районе, чаще всего приходили в села за продовольствием, обычно сильными отрядами, да держали гарнизоны в междуозерных пространствах, которых здесь было очень много.
К исходу дня передовые части нашей дивизии скрытно подошли к дороге в районе деревни Залегощь, по которой шло снабжение немецких войск. Я убедился, что Миша Былинкин отлично провел разведку.
От опушки леса, где мы находились, до дороги оставалось около четырехсот метров открытой местности. Дорога проходила по насыпи, вдоль которой располагалось несколько дзотов, не подававших, впрочем, признаков жизни.
На опушке леса капитан М. Н. Былинкин организовал несколько хорошо замаскированных наблюдательных пунктов.
Штаб дивизии предложил такой вариант действий: двумя спешенными полками овладеть селом, находившимся на дороге, а затем развивать наступление на север и северо-восток — навстречу частям 256-й стрелковой дивизии. Мы учитывали, что наш левофланговый полк (его возглавил начальник военно-хозяйственного снабжения дивизии майор Г. Е. Фондеранцев) кроме штатных огневых средств имел три захваченных в боях немецких миномета с большим запасом мин.
— Если гитлеровцы попытаются навалиться на нас с запада, то есть на левый фланг дивизии, они встретят серьезное огневое противодействие, — отметил Н. М. Дрейер.
И все-таки успех боя связывался главным образом с элементом внезапности.
Для уточнения задач частей генерал-майор Н. М. Дрейер собрал командиров полков.
— Обстановку вы видите сами, — сказал он. — Немцы нас не ждут. Надо в полной мере использовать преимущества тактической внезапности. 52-й полк под прикрытием огневого удара в спешенных боевых порядках должен преодолеть открытое пространство между лесом и селом, овладеть западной окраиной села и перекрыть дорогу, а затем развивать наступление на север и северо-восток — навстречу нашим стрелковым частям. Задача 55~го полка аналогичным внезапным броском овладеть восточной частью села ив дальнейшем наступать правее 52-го полка. 58-й полк останется во втором эшелоне. Он должен занять оборону на опушке леса и огнем содействовать полкам первого эшелона, а после взятия села наступать за ними, также в северо-восточном направлении. Комдив велел мне организовать управление полками по радио и поддерживать непрерывную связь со штабом армии. Я распорядился развернуть для связи с армией единственную автомобильную радиостанцию.
Ошеломив противника внезапным огневым ударом, 52-й полк Г. Е. Фондеранцева броском атаковал дорогу, ворвался в село и занял его центральную часть и западную окраину. Немцы растерялись и даже не сразу открыли огонь. Полк, почти не понеся потерь, оседлал дорогу. Были захвачены пленные. Наступавший с правого фланга 55-й полк Н. Н. Кравцова действовал менее энергично, несколько замешкался, чем незамедлительно воспользовался противник. Фашисты заняли некоторые дзоты на восточной окраине и сильным огнем вынудили часть подразделений полка залечь на подходе к селу.
Обстановка усложнилась. Надо заметить, что бойцов в атакующих эскадронах было очень мало: вместо обычных 550—600 человек в каждом эскадроне насчитывалось всего лишь по 200—300 всадников. А так как бой вели спешенные полки, то почти треть личного состава оставалась с лошадьми. Фактически действовало не более двух штатных эскадронов.
Командир дивизии приказал артиллерии ударить по немецким дзотам и огневым точкам на восточной окраине села. Однако, несмотря на эту поддержку, атакующие цепи правофлангового полка так и не смогли полностью овладеть восточной частью села.
Теперь враг основные усилия сосредоточил на левом фланге. Видимо, немцы решили любой ценой освободить дорогу и восстановить положение. Здесь дрались остатки выбитых из села подразделений. А вскоре сюда же подошел батальон пехоты из состава 19-й танковой дивизии, находившейся где-то поблизости на отдыхе.
Наши подразделения, ворвавшиеся в село, сражались с ожесточенным упорством. Несмотря на огневое и численное превосходство противника, они не раз заставляли его откатываться назад. Командир 52-го полка майор Г. Е. Фондеранцев сам возглавлял контратаки, показывая подчиненным пример отваги.
Во второй половине дня гитлеровцы подтянули к селу до полка пехоты и пошли в психическую атаку. Но в это время в дело вступил наш полк второго эшелона. Фланговым огнем он в немалой степени содействовал отражению этой психической атаки. Потери противник пес большие, но и наши эскадроны редели. Удерживать дальше село не было никакой возможности, и командир дивизии решил с наступлением темноты отойти в лес. Я доложил начальнику штаба армии по радио результаты боя за день, а затем велел капитану М, Н. Былинкину выслать разведку вперед и на фланги, чтобы определить возможность перехода дороги в другом районе. Ночью была получена кодограмма за подписью генерал-майора В. А. Юшкевича. Командарм требовал прорываться в тылы противника и затруднять его действия против ударной группировки нашей армии.
Конечно, сил у нас оставалось мало, а немцы, как показала разведка, кроме мелких гарнизонов на основных направлениях в глубине расположения имели танковую дивизию. Да, нелегкая выпала нам задача — малыми силами изматывать врага. Но иного выбора в ту тяжкую пору у нас не было. Между тем части 22-й армии — прежде всего полки 256-й стрелковой дивизии — также с утра 20 сентября перешли в наступление. Мы это определили по глухим звукам артиллерийской канонады. Дивизия вначале достигла немалого успеха, но потом бои приняли затяжной характер. Некоторые населенные пункты по нескольку раз в день переходили из рук в руки.
Позднее в оперативной сводке Западного фронта отмечалось: «Операция развивается крайне медленно. Объясняется это отсутствием необходимой техники (танков, орудий, минометов, пулеметов). Вследствие этого огневые средства противника оставались почти неподавленными, и он оказывал упорное сопротивление».
Конечно, появление нашей 45-й кавалерийской дивизии в тылу неприятеля намного облегчало положение войск 22-й армии. В итоге совместных ударов пехоты и кавалерии наступление врага через Осташков на Бологое было сорвано. Однако требовалось вести еще более активные действия, с тем чтобы заставить гитлеровцев не только отказаться от наступления, но и отойти назад. Мы это понимали и поэтому, выполняя полученный приказ, ночью перевели дивизию несколько восточнее, чтобы с нового рубежа, где нас противник менее всего ожидал, прорваться на север, в район деревни Княжево.
Утром мы начали наступление из нового района, куда вышли тихо, тщательно соблюдая все меры скрытности. Кстати, местность вокруг была сильно заболочена, и это необычайно затрудняло продвижение наших полков. На старом рубеже мы оставили два эскадрона, которые должны были с утра вести отвлекающие действия.
Завязался упорный бой, Он шел весь день, до самых сумерек. Несколько раз полки поднимались в атаку, и каждый раз гитлеровцы, ведя сильный артиллерийский и минометный огонь, отвечали контратакой. Ожесточенный бой за деревню Княжево желаемого результата не дал,
С наступлением темноты повысили активность вражеские автоматчики. Их мелкие группы проникали в тыл наших полков. Группа офицеров штаба дивизии во главе с капитаном М. Ф. Шепиловым, пробираясь в одно из подразделений, была обстреляна из автоматов. Установив, где находятся фашистские лазутчики, наши офицеры дали по ним несколько очередей. Ответной стрельбы не последовало. Капитан М. Ф. Шепилов и его спутники благополучно дошли до цели. Еще до рассвета немецкие автоматчики покинули наше расположение. Однако огневые налеты продолжались.
Сложилось своеобразное положение: дивизия в тылу противника, и он пока ничего с нами не может поделать, но и у нас нет сил и средств, чтобы двинуться дальше или хотя бы нанести ощутимый удар. И все-таки иа нашем счету уже был боевой результат: наступление немцев на правом фланге фронта оказалось сорванным.
В полдень военком дивизии полковой комиссар А. Г. Полегин один пешком отправился в боевые порядки и налетел на труппу фашистов. Он залег в кустах и приготовился к стрельбе. Когда А. Г. Полегин уже был готов нажать на спусковой крючок, заработал наш станковый пулемет. Его огонь сразу сразил нескольких гитлеровцев. Остальные стали разбегаться. Оказалось, командир эскадрона, в который шел военком, выдвинул на высоту для обеспечения фланга пулеметный расчет. Наши бойцы так замаскировались, что их трудно было обнаружить. Обрадовавшись неожиданной поддержке, А. Г. Полегин также открыл огонь, помогая пулеметчикам уничтожать фашистов.
Надо сказать, у нашего комиссара была неиссякаемая потребность в общении с людьми. Он без устали ходил по боевым порядкам, подолгу беседовал с бойцами в ошпах, умудрялся находить время и для работы с нами, офицерами штаба. Все мы уважали и любили комиссара за простоту, смелость, но, признаться, немного и побаивались. Человек он был бескомпромиссный. Как говорится, дипломатию не терпел, хотя и не всегда держался однозначной прямолинейности. Уже после войны я узнал, что этот замечательный офицер-политработник погиб на фронте.
Вскоре меня вызвал по радио начальник штаба армии генерал-майор М. А. Шалин. Разговор был нелегкий. Досталось мне за все: и за недостатки в организации боев, и за то, что дивизия не достигла конечной цели.
Надо сказать, что вести боевые действия нам было очень трудно. Местность в назначенном районе оказалась сильно заболоченной, а после дождей вообще стала непроходимой, между озерами стояли сильные гарнизоны противника, у нас же не было средств для прорыва его обороны.
В заключение разговора начальник штаба армии сказал:
— Еще раз организуйте разведку, попытайтесь найти выходы в глубину расположения неприятеля. Если действительно прорваться на запад будет невозможно, Доложите. Для ведения разведки в ваше распоряжение отправлена усиленная разведрота стрелковой дивизии.
Обменявшись мнениями с командиром дивизии, решили доложить командарму о нецелесообразности нашего дальнейшего пребывания в этом районе. При разговоре еще раз подчеркнули, что внезапность утеряна, а прорвать оборону противника нет реальной возможности. Тотчас же получили распоряжение: отойти на юг, в район деревни Погорелица, переправиться через озеро Пнево и прикрыть направление на запад и северо-запад.
Оторвались от противника мы почти без потерь. У озера Атольское встретили разведроту стрелковой дивизии и решили организовать разведку боем в междуозерье в западном направлении.
Приданная дивизии разведрота, усиленная нашими орудиями и пулеметом, развернулась и начала наступать. Впереди оказалась довольно глубокая протока, через которую был перекинут деревянный мост. Гитлеровцы, занимавшие оборону по ту сторону, молчали. Один стрелковый взвод и расчет нашего орудия переправились через протоку, но, когда к мосту подошел второй взвод, раздался взрыв. Мост взлетел на воздух. И тут фашисты открыли сильный огонь.
Большинство разведчиков вернулись вплавь на наш берег, однако орудие мы потеряли.
Головной эскадрон 55-го полка немедленно открыл ответный огонь по противнику. Перестрелка длилась около получаса, и мы с сожалением отметили, что здесь без сильного боя нам не прорваться.
Во второй половине дня головной полк подошел к озеру, за которым находился район, последним приказом командарма отведенный для нашей дивизии. У берега стоял небольшой паром, вернее, плот. На противоположном берегу виднелось село. Судя по карте, это было Ворошилово.
Генерал-майор Н. М. Дрейер приказал расположить часть эскадронов севернее озера и, как было велено командармом, определил порядок прикрытия северо-западного направления. Обо всем мы тут же донесли в штаб армии, Капитан М. Н. Былинкин немедленно выслал дозоры за село и вдоль берега озера. Всю ночь оператор М. Ф. Шепилов трудился над составлением плана прикрытия северо-западного направления. И вдруг уже под утро мы получили радиограмму, в которой дивизии предлагалось прекратить боевые действия и выйти на станцию Соблаго с готовностью к погрузке в эшелоны.
Марш наш проходил по топким лугам и болотам, по дорогам, залитым водой, под непрерывным холодным осенним дождем. Каждый шаг давался с трудом. Лошади все время скользили, шинели постоянно были мокрыми.
Выйдя на станцию Соблаго, сразу же начали погрузку в эшелоны, которые нас ожидали. Разгружаться было приказано на перегонах между станциями Вадино и Дурово, западнее Вязьмы. Как только там остановился первый состав, начались налеты авиации противника. Самолеты бомбили и разъезды, и ближние шоссейные и грунтовые дороги. Несмотря на непрерывные бомбежки, больших потерь полки не понесли: сказывался боевой опыт.
К 30 сентября все полки дивизии сосредоточились в районе совхоза Неелово и деревни Ржава. Штаб дивизии разместился в Афанаськово.
Еще на разъезде Дурово ко мне подошел офицер связи из штаба фронта.
— Прибыл для встречи дивизии, — сказал он, предъявляя удостоверение. — Мне поручено сообщить вам, что ожидается большое наступление немцев на Москву. Противник сосредоточил три ударных группировки, одну из них на стыке 19-й и 30-й армий. По данным разведки, наступление назначено на 1 октября. Ваша дивизия включена в группу генерал-лейтенанта Болдина. Ее задача — наносить контрудары с целью восстановления фронта обороны в случае его прорыва противником.
Теперь мне стало понятно, почему нашу дивизию спешно отозвали из рейда под Осташковом.
Вечером 30 сентября, вернувшись в Афанаськово из штаба 19-й армии, генерал-майор Н. М. Дрейер сказал:
— Перехвачен приказ Гитлера, в котором он поздравляет солдат с походом на Москву. Наступление ожидается завтра с утра. Прикажите привести полки в полную боевую готовность.
Настало утро 1 октября 1941 года. Мы все напряженно прислушивались, стараясь уловить какие-либо признаки надвигавшихся событий. Но вокруг стояла удивительная тишина. Поскольку из штаба армии никакой информации не поступало, мы пока не знали, что происходит на фронте. В полдень в штаб дивизии, разместившийся в просторной избе, из полков стали прибывать офицеры связи, командиры полков. Всех интересовал один вопрос: «Что на фронте?»
— Видимо, в штабе армии сейчас не до нас, — бросил генерал-майор Дрейер. — Поеду-ка я туда сам. Оставайтесь за меня. Вышлите вперед, на запад, разведку. Будьте настороже. Я скоро вернусь.
Комдив вернулся лишь к вечеру.
— Противник начал наступление из района Рославля в полосе Брянского фронта, — сказал он. — Перед нашим фронтом активных действий пока нет, но отмечено передвижение войск как раз на стыке 19-й и 30-й армий. Кстати, 19-й армией теперь командует генерал-лейтенант Лукин. А Иван Степанович Конев возглавил войска нашего Западного фронта.
Хоть комдив и советовал нам хорошо выспаться перед боем, я прилег отдохнуть лишь часа в три утра 2 октября: надо было еще раз проверить состояние полков, организацию охранения, подумать над картой района.
Да и в три часа заснуть сразу не смог. Мысли вновь и вновь возвращались к только что закончившимся хлопотам по подготовке дивизии к бою. И днем, и вечером мы с командирами полков не раз прикидывали, сколько же у нас осталось активных сабель после рейда в тыл противника, сколько орудий и пулеметов, патронов и снарядов. Цифры выходили малоутешительными. На сегодня в строю дивизии было не более полутора тысяч человек, включая обозы и вспомогательные подразделения. Весь наш артиллерийский парк составляла дюжина орудий 45-мм калибра.
Мне, начальнику штаба, по правилам полагалось организовать разработку вариантов боевых действий, спланировать их на карте и на схемах, оформить боевые документы. Но никакими правилами не предусматривалась сложившаяся теперь ситуация, когда район боевых действий еще не был изучен и должной тактической связи с соседями не налажено, когда и задачу-то из вышестоящего штаба мы пока не получили...
Да, у нас всего полторы тысячи человек. И все же наша 45-я дивизия существовала. И было у ее бойцов и командиров стремление любой ценой выполнить боевой приказ. Вечером перед воинами выступил комиссар А. Г. Полегин:
— Здесь, под Вязьмой, — сказал он, — на древних русских землях, мы сражаемся за свои родные села и города, за столицу, за всю страну!
В глазах бойцов виделась мне суровая, озабоченная решимость... Перед рассветом я почувствовал, что меня кто-то трясет. Вскочил, рядом — капитан М. Ф. Шепилов. - Выйдите на улицу, послушайте.
На восточной части небосвода появилась светлая полоса. И хотя от нас до переднего края было не менее тридцати километров, отчетливо доносился гул артиллерийской канонады. Значит, и в полосе нашего фронта фашисты начали наступление на Москву. Идет артподготовка.
Канонада вскоре смолкла. Опять водворилась тишина. Взошло солнце.
Мы с Михаилом Федоровичем Шепиловым прошли по селу до околицы. Западнее Афанаськово за прудом виднелся лес, с другой стороны, южнее, — поля. Ни на дороге, ни в поле не было никакого движения. Как ни странно, не появлялась и авиация противника. Было очень тихо, как перед грозой, когда не шелохнется листок на дереве. Лишь изредка кто-нибудь из местных жителей выходил к колодцу за водой, и опять ни звука. Но на душе было тревожно. Тишина эта казалась обманчивой. После полудня к нам приехал незнакомый полковник с поручением от генерал-лейтенанта И. В. Болдина.
— После сильной артподготовки немцы прорвали наш фронт на стыке девятнадцатой и тридцатой армий, — без каких-либо предисловий сообщил он, разворачивая карту. — Противник стремится развить наступление. Основной удар наносится севернее Вязьмы в общем направлении на Ржев. Положение в настоящее время недостаточно ясное, так как связи со многими частями нет.
Мы молча окружили небольшой стол, на котором лежала карта. Полковник взял черный карандаш и продолжил:
— На вашем направлении обстановка такова: двести сорок четвертая и девяносто первая стрелковые дивизии под натиском превосходящих сил противника отходят на восток, подвергаясь ударам по флангам. Отдельные танки неприятеля прорвались к западному берегу реки Вопь. — Полковник провел синюю стрелку. — Это километров двадцать к западу от вас. Левофланговые дивизии тридцатой армии также отходят. В этой обстановке вашей сорок пятой кавалерийской дивизии ставится задача: завтра с утра совместно со сто пятьдесят второй стрелковой дивизией нанести контрудар и восстановить положение на стыке тридцатой и девятнадцатой армий. В течение ночи вам предстоит совершить марш на запад в полосу отходящей двести сорок четвертой стрелковой дивизии.
— А где сейчас сто пятьдесят вторая дивизия, с которой нам придется совместно действовать? — спросил генерал-майор Н. М. Дрейер.
— Туда уже выехал оператор из штаба армии для постановки задачи. К полуночи она должна выйти к левому флангу тридцатой армии, — ответил полковник. — Вам нужно как можно быстрее наладить связь с этой дивизией. Сами понимаете, обстановка исключительно тяжелая и медлить нельзя ни минуты, — сказал он, прощаясь. Разрешите доложить генералу Болдину, что дивизия выступила?
— Докладывайте, дивизия выступает, — ответил Николай Михайлович Дрейер.
У нас в штабе на случай марша уже был разработан походный порядок: впереди авангард — 58-й полк подполковника А. Т. Стученко, остальные силы следовали двумя колоннами — в правой 52-й полк майора Г. Е. Фондеранцева, параллельно ему, слева, на удалении 6—8 километров от авангарда,— 55-й полк полковника Н. Н. Кравцова. Штаб дивизии двигался одной колонной с левофланговым 55-м полком. Уже сразу за нееловской переправой мы встретили отходившие тылы — обозы, госпитали и одиночных бойцов, а вскоре госпитальные повозки и пешие раненые заняли не только дорогу, но и обочины.
Перед заходом солнца появились «юнкерсы». С оглушительным ревом моторов, а может быть, и каких-то сигнальных устройств вражеские самолеты начали пикировать и сбрасывать бомбы. Конные подразделения на ходу открыли огонь по самолетам противника. Стрельба началась отчаянная. Это, видимо, принесло некоторую пользу нашей дивизии, однако бомбежка отходивших тыловых подразделений продолжалась. Двигаться было трудно, но мы упорно шли вперед.
Уже наступила ночь, когда колонна подошла к лесному массиву, окаймленному рекой Вопь. В это время было получено донесение от подполковника А. Т. Стученко: «Полк завязал бой с немецкими подразделениями, выбил роту гитлеровцев из деревни Плаксино, но далее, встретив сильный пулеметный огонь, продвинуться не смог и перешел к обороне».
Штаб дивизии расположился в небольшом лесном домике. Все порядочно промерзли на холодном осеннем ветру, и в домик набилось много народу. Офицеры штаба сидели у рации, пытаясь связаться с правофланговым 52-м полком и командирами двух разъездов. Наконец к полуночи связь с 52-м полком была установлена. Майор Г. Е. Фондеранцев доложил по радио:
— До реки Вопь не дошел два-три километра. Встречен сильным огнем противника. Вынужден остановиться. Приказал окопаться, организовал разведку.
А вскоре поступило донесение правофлангового разъезда младшего лейтенанта Н. Н. Герасименко: «Вдоль опушки леса можно продвигаться на север параллельно реке Воль. Тут есть полевая дорога. Деревни на восточном берегу заняты небольшими подразделениями немцев».
Выходило, что к западному берегу Вопи противник подтянул танки, а его передовые подразделения уже форсировали реку.
Было решено с утра основными силами дивизии прорваться вдоль опушки леса на север и, прикрываясь 58-м полком, совместно со 15.2-й стрелковой дивизией нанести контрудар по главным силам гитлеровцев. К сожалению, на этот час точных сведений о месте и боевых порядках 152-й дивизии мы не имели— не было радиосвязи. Однако наше решение укладывалось в рамки поставленной вчера задачи. Правда, маневр несколько запаздывал в сравнении с первоначальными наметками, но что-либо изменить в создавшейся обстановке мы уже не могли.
С утра дивизия перешла в наступление. 52-й полк ворвался в занятую противником деревню на восточном берегу реки Вопь. Однако немцы, подтянув танки и артиллерию, вновь потеснили нас. Мелкие и крупные стычки с врагом продолжались в течение всего дня. Деревня несколько раз переходила из рук в руки.
И тут, как нередко бывало в те дни, обстановка опять внезапно изменилась. Мы стремились соединиться со 152-й стрелковой дивизией и уже заметно продвинулись вперед, а на наши боевые порядки неожиданно начали отходить батальоны 244-й стрелковой дивизии. Вскоре ее командир прибыл к нам в штаб.
— Ваше наступление крепко нас выручило,— сказал он Н. М. Дрейеру. — Ведь мы уже держали круговую оборону. Что будем делать дальше, товарищ генерал?
Николай Михайлович Дрейер развернул карту и попросил полковника показать положение полков 244-й стрелковой дивизии.
— Вчера после сильной артподготовки нас атаковали танки и пехота,— полковник показал на карте положение частей,— немцы бросили сюда не менее двух дивизий. Бой шел часа два, и все-таки противник вынудил нас отойти. Мы рассчитывали закрепиться на реке Вопь, а когда подошли к ней, увидели здесь вражеские танки и пехоту. Заняли круговую оборону. А нынче вот противник нажал на нас с запада и с востока. Потом, правда, на востоке у него началась неразбериха — видимо, под вашими ударами.
— Выходит, брешь между 19-й и 30-й армиями остается,—заметил Н. М. Дрейер и обратился к карте. — Вот здесь, по реке Городна, можно организовать оборону фронтом на запад. Справа будут наши полки. Наш правый фланг, таким образом, упрется в лесной массив. Кстати, мои разведчики доложили, что лес заминирован, и немцы там не пройдут. А слева займет оборону 244-я стрелковая дивизия.
— Согласен,— сказал полковник.— Отдаю приказ па занятие обороны.
В течение ночи мы организовали оборону. Между 52-м и 58-м полками был поставлен отряд пограничников, прибывший к нам в дивизию для усиления. Левее, по восточному берегу реки Городна, перешли к обороне части 244-й стрелковой дивизии. Пользуясь ее средствами связи, генерал-майор Н. М. Дрейер доложил о принятом решении командующему 19-й армией. Генерал-лейтенант М. Ф. Лукин одобрил наши намерения и тут же озабоченно сказал:
— Иван Васильевич Болдин настоятельно требует установить положение в полосе тридцатой армии. Организуйте разведку.
Я тут же послал разъезд на север с задачей во что бы то ни стало установить контакт с фланговой частью 30-й армии. Но ни этим днем, ни следующим утром от разъезда не поступило никаких сведений. События развивались так стремительно, что разъезд нашел нас уже в другом районе. Командир разъезда доложил:
- Все пять суток мы встречали лишь немецкие подразделения.
На следующий день с рассветом гитлеровцы при поддержке артиллерии и минометов начали атаковывать наши совместные боевые порядки. Главный удар противник наносил против частей 244-й дивизии, уже порядком ослабленных в предыдущих боях. Силы были явно неравными.
Атаки фашистов следовали одна за другой. Во второй половине дня подполковник А. Т. Стученко доложил, что немцы сильно потеснили подразделения 244-й дивизии и выходят ему в тыл.
На левый фланг, к А. Т. Стученко, поехал начальник оперативного отделения капитан М. Ф. Шепилов. Спустя некоторое время он доложил по радио:
— Между нашими 52-м и 58-м кавалерийскими полками просачиваются немцы. Слева противник, продолжая продвигаться вперед, теснит стрелковую дивизию, 58-й полк подполковника А. Т. Стученко обойден с левого фланга и фактически ведет бой в окружении.
Это же подтвердил и капитан М. Н. Былинкин, высланный мною с разъездом для уточнения обстановки. Мы попытались еще раз установить связь с 244-й стрелковой дивизией, но безуспешно.
Генерал-майор Н. М. Дрейер задумался, нервно расхаживая вдоль рва, окружавшего наш наблюдательный пункт. В это время прискакал капитан М. Н. Былинкин:
— Товарищ генерал, на левый фланг пятьдесят второго полка выходят немецкие мотоциклисты. Они обтекают фланг полка и продвигаются сюда, к наблюдательному пункту. Положение становилось критическим. Создавалась угроза полного расчленения боевых порядков дивизии.
— Да, придется отходить,— решил Н. М. Дрейер. — Будем сдерживать противника по рубежам.
Генерал развернул карту и провел карандашом черту на опушке леса в шести — восьми километрах восточнее деревни Шавырино.
— Я с полком второго эшелона отхожу на этот рубеж. Правее займет оборону пятьдесят восьмой полк. Передайте Стученко,— обратился комдив ко мне,— пусть начинает отход. А вы с пятьдесят вторым полком прикроете нага отход, а затем выйдете во второй эшелон. Для пятьдесят восьмого и пятьдесят второго полков надо наметить промежуточные рубежи сдерживания противника. Желаю успеха. До встречи! Н. М. Дрейер сел на коня и поскакал в 55-й полк. Его решение, а также рубежи отхода я немедленно передал по радио командиру 58-го полка А. Т. Стученко.
Вместе с капитаном М. Н. Былинкиным и разъездом его разведчиков я поскакал к опушке леса, где сосредочились до двух эскадронов 52-го полка. Перестроившись мы двинулись на восток. Но как только колонна стала вытягиваться вдоль леса, из деревни Шавырино, находившейся в тылу дивизии, немцы открыли довольно сильный минометный и пулеметный огонь.
Помощник начальника штаба 52-го полка Симагулов, не раздумывая, развернул эскадроны и повел их в атаку на деревню. Пошли в атаку с опушки леса чуть западнее деревни и остальные эскадроны полка во главе с майором Г. Е. Фондеранцевым. Противник боя не принял и отошел.
Собрав все эскадроны, мы двинулись к новому рубежу, назначенному командиром дивизии. Когда вышли к нему, там уже были два остальных полка дивизии.
Наступила ночь, темная и тревожная. Дул сильный порывистый ветер, шел то мелкий, то проливной дождь. Все промокли до костей. Но главное, нас угнетала^ неясность обстановки. Мы не знали положение соседей, боевые порядки противника, его намерения. Тем более мы не знали того, что моторизованные корпуса врага охваты вали нашу группировку войск с обоих флангов и Ставка уже приняла решение отвести армии на ржевско-вяземский оборонительный рубеж. Однако совершить этот маневр оказалось не только затруднительным, но и просто невозможным.
Негромко переговариваясь, бойцы сосредоточенно укрепляли позиции, рыли окопы. Так прошла ночь. А перед рассветом гитлеровцы открыли сильный артиллерийский и минометный огонь по району расположения дивизии.
К утру вернулись разъезды и доложили, что немецкие войска, действующие справа и слева, глубоко продвинулись на восток. Было решено отойти к совхозу Неелово, где, по данным разведки, находились наши войска.
Как только дивизия вышла на восточный берег реки Вопец, генерал-майор Н. М. Дрейер поехал к командующему 19-й армией. Возвратился он сильно расстроенный.
То ли выдержка изменила ему, то ли вспомнил старый кавалерист лихие конные атаки времен своей молодости, но, не дождавшись сбора всех сил, он с одним полком бросился в конном строю вперед.
Остальные два полка в спешенных боевых порядках пошли в наступление на деревню, которую теперь атаковал комдив. Полк майора Г. Е. Фондеранцева, поддержанный эскадронами 55-го полка, ворвался в деревню, находившуюся впереди по прямой от нашего пункта управления, и выбил из нее до батальона немецких мотоциклистов.
После полудня стрельба так усилилась, что мы вынуждены были сменить место командного пункта. Натиск и активность врага росли час от часу. Огневая связь между подразделениями то и дело нарушалась, Пользуясь этим, гитлеровцы проникали всюду, где было возможно, пытаясь создать у нас видимость окружения.
После одного особенно ожесточенного огневого налета связь с 52-м и 58-м полками была утеряна. Расстроенный комдив ушел с командно-наблюдательного пункта в ближайшую деревню, где расположились комендантский эскадрон и коноводы 55-го полка.
На пункте управления остались капитаны М. Ф. Шепилов и М. Н. Былинкин, два радиста, два автоматчика и я. Вскоре легкий домик, близ которого находился пункт управления, начал прошиваться огнем. Надо было уходить. Но как только капитан М. Ф. Шепилов открыл дверь, раздалась пулеметная очередь. Шедший за ним солдат был убит. М. Ф. Шепилов успел упасть в ров и пополз. Пулеметный огонь не прекращался. Мы последовали примеру капитана и благополучно добрались до деревни.
Между тем противник продолжал упорные атаки и артобстрел всех наших позиций. Связи с полками по-прежнему не было. Я начал принимать меры к восстановлению управления частями. Сначала поручил капитану М. Ф. Шепилову найти майора Г. Е. Фондеранцева и уточнить обстановку непосредственно на поле боя.
— А ты, Миша,— обратился я к капитану Былинкину,— проскочи к командиру пятьдесят пятого полка. Скажи — пусть отходят на высоты севернее деревни Пирогозо. Затем пришлось заняться обороной деревни, где мы находились, тем более что по лощине к ее окраине уже проникли группы немецких мотоциклистов с пулеметами. В дело был брошен комендантский эскадрон дивизии. Оп ударил по мотоциклистам, а затем занял оборону на высоте близ деревни.
Осматривая окрестности, я увидел на околице трех конников. Один из них был в бурке. Значит, это генерал, так как бурка в дивизии была только у него да у меня. Я вскочил на коня и помчался навстречу. Н. М. Дрейер сидел в седле согнувшись, на глазах — слезы. Ехавший рядом военком А. Г. Полегин старался его успокоить.
Генерал-майор Н. М. Дрейер был смелым и решительным человеком. В чине кавалерийского офицера он участвовал еще в первой мировой войне, затем — в гражданской. Но видимо, многодневные изнурительные бой, а главное — неясность нынешней обстановки и тяжелый разговор с командармом лишили старого вояку обычного равновесия.
— Что будем делать, товарищ генерал? — спросил я комдива.
Немного помолчав, он посмотрел на меня:
— А вы что предлагаете?
Мы находились на выгодном рубеже. Впереди проходила глубокая лощина с ручьем. С одной стороны протекала река Вопец, с другой — виднелся лесной массив. Всего по фронту этот рубеж протянулся почти на три километра.
— Надо собрать дивизию и организовать здесь оборону,—сказал я.— Задача у нас одна — не допускать проникновения немцев на юг, где ведут бои части девятнадцатой армии.
Генерал немного помолчал, а потом ответил:
— Согласен. Организуйте отвод частей дивизии и занятие обороны.
Организуйте, а как? Все три мои помощника были в разъезде. Но раздумывать было некогда. Вместе с коноводом Н. Голубевым галопом поскакал к отходившим цепям 58-го полка и передал подполковнику А. Т. Стученко приказание остановить полк и перейти к обороне, указал участок.
- Какая тут, к черту, оборона, когда люди валятся с ног,— в сердцах бросил Андрей Трофимович Стученко.— Без сна, без еды...
Ничего не ответив ему, я поскакал навстречу колонне 55-го полка, который начал отход на высоты у деревни Пирогово. Отъехав метров пятьсот, я обернулся. Подразделения А. Т. Стученко начали окапываться, образуя ясно обозначенный фронт. Выходит, погорячился Андрей Трофимович, а теперь успокоился и взялся за дело.
Скоро я встретил командира 55-го полка и поставил ему задачу. Затем ко мне подъехал капитан М. Ф, Шепилов. Он доложил, что 52-й полк продвигается вдоль опушки леса к деревне Пирогово. Значит, он тоже выходит в район, где мы должны были организовать оборону.
Дивизия наконец была собрана. Полки занимали от-веденные им участки. В этот момент немцы открыли сильный минометный огонь и вновь начали атаку, которую мы отбили. В дивизии со всеми тылами теперь насчитывалось не более 1200 человек. В двух спешенных полках, против которых предпринималась атака, было около 300 бойцов, а в наступавшем батальоне противника — не менее 400 солдат с артиллерией и минометами.
Вскоре гитлеровцы повторили атаку, но опять встретили стойкое сопротивление и отошли к деревне.
С переднего края было видно, что по большаку двигалась новая колонна немцев. Требовалось что-то предпринять. Комдив приказал все полковые орудия (у нас их осталось всего воосемь) свести в одну батарею и открыть огонь. Противник отвечал минометными налетами, но колонна, рассредоточившись, продолжала движение.
Между тем наступил вечер. Майор Г. Е. Фондеранцев получил задачу спешить половину полка, выйти к большаку, по которому шла вражеская колонна, и провести разведку боем.
— Надо уточнить обстановку,— сказал генерал.— Да и потревожить гадов. Уж очень нахально они лезут вдоль дороги.
Ночью сильно похолодало. Я пошел к А. Т. Стученко в блиндаж, если так можно было назвать наскоро выкопанную яму, накрытую сверху хворостом.
— Погреться пустишь?
— Придется,— улыбнулся он. Сидя на нарах, я задремал.
— Чайку горячего выпьете? — донеслось до меня сквозь сон.
Открыв глаза, я увидел на столе котелок с кипятком, кружку, банку консервов, ломти хлеба и несколько кусков сахара.
Какой же это был вкусный чай! Последнее время мы, как правило, питались на ходу, всухомятку и чем попало. И теперь я отводил душу.
Нашу внештатную походную штабную столовую, когда не было боев, обслуживали две девушки-белоруски, выполнявшие обязанности санинструкторов в медвзводе. Видимо, у них и запасся А. Т. Стученко едой.
На рассвете вернулся из разведки майор Г. Е. Фондеранцев. Он привел две немецкие штабные машины, одну санитарную и 38 пленных.
- По большаку шла не одна колонна,— доложил майор. Это несколько частей одна за другой движутся в северо-восточном направлении. Интервал между ними — примерно полчаса. Я выбрал колонну поменьше и напал на нее. Многие гитлеровцы в перестрелке были убиты, иные разбежались, в плен взяли тридцать восемь человек. За большак я послал разъезд. Наших частей он там не встретил. Думается, на этом фланге немцы вклинились довольно глубоко.
Этот вывод подтверждал и допрос пленных. Один из унтер-офицеров показал, что его полк участвовал в прорыве и теперь, как все они считают, движется по тылам наших войск. В огненном кольце
Наступило хмурое октябрьское утро. Проверив еще раз боевые порядки дивизии, офицеры штаба стали уточнять обстановку на флангах. Вскоре мы установили связь со штабом 244-й стрелковой дивизии, занявшей ночью оборону левее нас. Тогда мы еще не знали, что немцы, обойдя армию с флангов, уже выходили к ней в тыл, что вражеские клинья глубоко врезались в оборону войск фронта. Не знали мы и того, что Ставка основное внимание решила сосредоточить на выводе войск из наметившегося окружения. Но ведь решения Ставки адресованы фронтам, а уж здесь определяют, какой армии или дивизии отходить, какой продолжать удерживать рубеж, какой предпринять иной маневр.
На нашем участке пока было тихо. Однако днем в лесу где-то сзади нас поднялась сильная автоматная стрельба. Мы сразу не могли понять, что это значит. Решили выслать разведку во главе с младшим лейтенантом Н. Н. Герасименко. Через некоторое время стрельба в тылу усилилась, а затем внезапно оборвалась.
День закончился, уже стемнело, а высланная мною разведгруппа все не возвращалась. Я начал волноваться, И тут появился младший лейтенант Н. Н. Герасименко.
— В лесу встретились с немцами, видимо, тоже разведчиками,— доложил он.— Завязали перестрелку. Совместно с разведротой стрелковой дивизии разгромили группу. Схватка была короткой. Восемнадцать гитлеровцев убито, один взят в плен.
— Почему же вас так долго не было?
— Пришлось прочесать лес, — ответил разведчик.
К ночи опять сильно похолодало. Вместе с оператором капитаном М. Ф. Шепиловым мы прошли по переднему краю. Бойцы, сидевшие в окопе около станкового пулемета, указали нам на одинокий дом:
— Идите погрейтесь, там наш командир эскадрона и комиссар полка.
В доме топилась печь, было довольно тепло. Я сел на лавочку, покурил и как-то незаметно уснул.
Проснулся от тревожного возгласа. Выскочил на улицу — уже светает. Вижу — из ближнего окопа пулеметчик показывает в сторону леса, откуда в нашем направлении двигалась большая группа людей. Я послал младшего лейтенанта Н. Н. Герасименко выяснить, кто идет, а на всякий случай дал указание привести полки в боевую готовность.
Оказалось, что это подразделения 244-й стрелковой дивизии,
— Получили приказ отходить на Вязьму,— доложил генерал-майору Н. М. Дрейеру командир стрелкового полка, возглавлявший колонны. — Пользуясь темнотой, свернули боевые порядки. На рубеже соприкосновения с противником оставили прикрытие.
В трех колоннах было шесть батальонов пехоты и три дивизиона артиллерии. Мы решили усилить частью этих войск свою оборону и донесли об этом в штаб армии. Однако командарм подтвердил приказ об отходе 244-й стрелковой дивизии к Вязьме. А днем из армии неожиданно пришло распоряжение: командиру, военкому и начальнику особого отдела нашей дивизии прибыть в штаб армии. Там сообщили, что гене рал-майор Н. М. Дрейер отстранен от командования. Временно в командование дивизией вступал подполковник А. Т. Стученко.
Я не знал, по какой конкретной причине Н. М. Дрейера отозвали с дивизии, но, разумеется, чувствовал и свою вину, ибо был начальником штаба и его первым помощником. Значит, нес ответственность за все наши решения и действия. Это надо было пережить...
Вскоре и нам приказали оставить занимаемый рубеж, отойти ночью за реку Вопец и сосредоточиться в резерве армии.
Выделив один полк в прикрытие, дивизия с вечера начала марш.
Утром, после переправы через речушку, к нам подъехал офицер из штаба фронта, уполномоченный поставить дивизии новую задачу: вместе со 127-й танковой бригадой нанести удар по немецкой группировке, выходившей на станцию Яновская. Возглавить совместные действия поручалось командиру бригады генерал-майору Ф. Т. Ремизову.
Подполковник А. Т. Стученко тут же выехал в штаб бригады, а вернувшись, приказал спешить два полка. Вскоре мы вместе с танкистами попытались выбить противника из района станции. Бой завязался упорный. Но в дивизии было мало людей, да и бригада оказалась сильно ослабленной. Несмотря на неоднократные атаки, вражескую оборону сломить не удалось. А к вечеру пришел повый приказ: отходить на восток, за реки Днепр и Вязьму.
Через Днепр переправлялись вброд — тяжелой техники у нас не было, да и единственная переправа подвергалась ожесточенным налетам авиации. Так же преодолели и реку Вязьма. Здесь мы узнали, что восточнее города Вязьма уже находятся немецкие части. Мы же были в тридцати километрах северо-западнее его. Стало ясно, что дивизия попала в окружение.
Не имея никакой связи со штабом армии, решили идти на юг, чтобы как можно быстрее выйти из окружения. Все понимали драматизм положения, но ни паники, ни страха не было. Мы были уверены, что отступление — явление временное, что советские войска непременно остановят врага и нам еще предстоит участвовать в его разгроме.
Когда наши полки прошли на юг километров пятнадцать, наконец удалось установить местонахождение штаба армии. Дивизия сосредоточилась в лесу, а подполковник А. Т. Стученко поехал к командарму.
— Генерал Лукин решил организовать прорыв с целью выхода из окружения,— сказал он, вернувшись.
Мы стали выводить подразделения к опушке леса. Здесь и находился штаб армии. Мы увидели нескольких генералов, в том числе командарма 19-й генерал-лейтенанта М. Ф. Лукина и заместителя командующего фронтом генерал-лейтенанта И. В. Болдина. Генералу И. В. Болдину уже вторично приходилось вести бои в окружении,
Собрав командиров полков и офицеров штаба -дивизии, подполковник А. Т. Стученко сказал:
— Нам приказано идти на прорыв в первом эшелоне. Давайте обсудим порядок действий.
Тут же было решено сначала провести рекогносцировку с высоты, расположенной к востоку от лесной опушки. Не теряя времени, подполковник А. Т. Стученко, командиры полков и я сели на коней, галопом выскочили на высоту и остановились под прикрытием ветряной мельницы. Осмотрев окрестности, А. Т. Стученко начал ставить задачу:
— Дивизия, имея построение в два эшелона — в первом эшелоне пятьдесят пятый и пятьдесят восьмой пол ки, — преодолевает открытое пространство до леса, — комдив указал на видневшийся восточнее нас лес,—уничтожает все, что будет препятствовать выполнению поставленной задачи. В рассредоточенных построениях дивизия задерживается в том лесу и в дальнейшем, избрав наиболее выгодное направление, повторяет скачок к новому рубежу. И так до момента преодоления кольца окружения. Боевой порядок в линию колонн по звеньям, аллюр-галоп. Штаб дивизии — впереди полка второго эшелона.
Подобное решение исходило, конечно, из предположения, что противник, перехватив основные дороги, окружил наши части малыми силами, расставив по кольцу небольшие группы с минометами и пулеметами. Не знали мы, что нас окружили значительные силы. Впрочем, если б и знали, иного решения в сложившейся обстановке быть не могло.
Когда мы вернулись в лес, подполковник А. Т. Стученко построил дивизию для атаки. Однако на этот раз атака и прорыв не состоялись: мы не дождались танков, которые должны были поддерживать конницу.
Уже в наступившей темноте командарм приказал отвести дивизию в деревню Шутово (это в 6—8 километрах севернее нашего расположения) и прикрыть фланг армии с севера.
Несколько позднее генералы М. Ф. Лукин и И. В. Болдин приняли решение прорываться из окружения двумя группами. Правая колонна в составе 134-й и 89-й стрелковых дивизий, 45-й кавалерийской дивизии и 127-й танковой бригады получила приказ двигаться по маршруту Ломакино — Мантьево — станция Мацерская на железной дороге Вязьма — Москва. В левую колонну включались остальные части 19-й армии. Но это решение, как мне кажется, запоздало. В 19-й армии после боев осталось мало сил, а на внешний об вод окружения к этому времени уже вышло шесть танковых и двенадцать пехотных немецких дивизий.
Упорным сопротивлением и непрерывными контрата нами наши войска оттягивали на себя силы главной ударной группировки гитлеровцев, что облегчало советскому командованию подвод резервов и организацию обороны на можайском направлении.
Ночью поступил приказ командарма: «89-я стрелковая дивизия со 127-й танковой бригадой под командованием генерал-майора Ремизова прорывает кольцо окружения севернее Вязьмы и наступает на восток и северо-восток; 45-я кавалерийская дивизия, двигаясь во втором эшелоне, развивает успех 89-й стрелковой дивизии и совместно со 127-й танковой бригадой обеспечивает расширение прорыва на флангах, содействуя выходу из окружения остальных частей».
Атака 89-й стрелковой дивизии началась внезапно, без артподготовки. Раскатистое «ура» неожиданно разнеслось по полю. Бросок был настолько дружным и стремительным, что немцы не успели опомниться, как подразделения дивизии прорвали первую линию окружения.
127-я танковая бригада, подбив несколько танков противника, тут же заняла огневые позиции на флангах — для обеспечения выхода из окружения остальных частей. Бойцы и командиры нашей дивизии с нетерпением ожидали команды для движения вперед вслед за 89-й дивизией. Но вдруг по радио поступил приказ: «Сорок пятой остаться на месте, пропустить другие части и, следуя с танковой бригадой последними, прикрывать с тыла прорвавшиеся колонны».
Тем временем под натиском противника бригада, в которой после боя осталось всего три танка, вынуждена была отойти в район сосредоточения нашей дивизии.
Мы знали, что за 89-й дивизией идет 134-я. И действительно, вскоре появились ее колонны. А спустя некоторое время в той стороне, куда они ушли, послышалась сильная стрельба, а затем все стихло.
Вместе с танковой бригадой наша дивизия оставалась на месте. В ней теперь насчитывалось около 600 человек. В основном — строевые солдаты, кавалеристы, так как наш обоз теперь состоял всего из десятка повозок. Кроме того, у нас было несколько сорокапяток и восемь станковых пулеметов на тачанках.
Вечером, выставив дозоры, устроили баню. Горячей воды, конечно, не было, помылись холодной и переоделись во все чистое.
Пока враг нас не тревожил. Ни ночью, ни днем. В наш район продолжали отходить бойцы, сержанты, командиры — в одиночку и группами. Мы формировали из них подразделения, назначали командиров, уплотняя боевые порядки кавполков. Поскольку обстановка не прояснялась, а противник вновь начал активные действия, надо было уточнить наши дальнейшие задачи. С рассветом послал капитана М. Ф. Шепилова в штаб армии, который, по нашим сведениям, находился в восьми километрах от дивизии.
— Михаил Федорович, любыми путями пробейтесь к командарму,— напутствовал я оператора.—Доложите о нашем положении, во что бы то ни стало получите указания.
— Пробьюсь,—заверил меня М. Ф. Шепилов, сел на коня и ускакал.
Капитан М. Ф. Шепилов до войны был адъютантом начальника Военной академии имени М. В. Фрунзе генерал-лейтенанта М. С. Хозина. В первые дни войны он подал рапорт об отправке на фронт и был назначен в нашу дивизию оператором. По долгу службы ему постоянно приходилось бывать в полках. Не было случая, чтобы М. Ф. Шепилов не выполнил порученного ему задания. В самых сложных ситуациях он проявлял себя смелым, находчивым, волевым офицером. После войны полковник М. Ф. Шепилов стал преподавателем Военной академии Генерального штаба.
Вместе с А. Т. Стученко мы нетерпеливо ожидали нашего оператора. Вернулся он лишь во второй половине дня.
— Штаба армии на указанном вами месте не оказалось,—доложил капитан,—Часа три я объезжал все высоты, но, увы, никого из штаба не встретил.
Потом мы узнали, что штаб армии выходил из окружения группами. Генерал-лейтенант М. Ф. Лукин, шедший с одной из них, был тяжело ранен, потерял сознание и в таком состоянии попал в плен, а генерал-лейтенант И. В. Болдин с группой командиров благополучно вышел к своим.
Итак, мы сами должны были решать, что делать дальше.
Подполковник А. Т. Стученко собрал командиров полков обсудить положение. Но, едва он обрисовал обстановку, немцы открыли огонь, и буквально рядом с нами разорвалась мина. Осколками были убиты боец-коновод и наш лучший разведчик командир взвода младший лейтенант Н. Н. Герасименко. Комдив велел начать отход.
— Медлить нельзя,—сказал он.—Будем отходить к лесу. Головной — пятьдесят восьмой полк, за ним — пятьдесят второй, пятьдесят пятому полку замыкать колонну. Штабу организовать разведку и походное охранение.
Под прикрытием темноты дивизия оторвалась от противника и начала марш. Сначала шли по лесу, потом по полю? на котором недавно кипел бой. Со всех сторон слышалась стрельба. Мы упорно искали участок, где бы можно было прорваться и выйти из окружения.
Когда нашу походную заставу, двигавшуюся впереди колонны, внезапно обстреляли, подполковник А. Т. Стученко решил изменить направление движения и прорваться через реку Вязьма на юго-запад. Головному 58-му полку, которым теперь командовал начальник штаба майор Н. Н. Шубин, предстояло захватить мост через реку.
Едва мы с капитаном М. Н. Былинкиным организовали наблюдательный пункт, как невдалеке стали рваться мины. После разрыва одной из них меня подбросило вверх, что-то кольнуло в лицо и сильно ударило по руке.
Капитан Былинкин почему-то шепотом спросил:
— Живой?
Тоже шепотом я ответил:
— Живой.
Осмотрев мою руку, Былинкин перочинным ножом извлек из нее неглубоко впившийся осколок. Лекарств не оказалось, но бинт нашелся.
В это время на наблюдательном пункте появился майор Н. Н. Шубин.
— Попытка овладеть мостом не удалась,— доложил он.— Полк отходит к лесу.
В лесу мы сели на коней и скоро догнали остальные части дивизии. По приказанию А. Т. Стученко они двигались в направлении на Вязьму.
Неподалеку от деревни Жипино мы встретили бойцов нашей стрелковой части во главе с майором. Они вели огонь по окраине деревни. Здесь же находился генерал-майор Ф. Т. Ремизов со своими тремя танками и полковник И. П. Корчагин, командир другой танковой бригады, у которого было несколько десятков танкистов, но ни одного танка.
Посовещавшись, наши командиры решили начать прорыв.
— Иного выхода нет, Андрей Трофимович,— заключил разговор генерал-майор Ф. Т. Ремизов.
— Будем пробиваться,— коротко бросил полковник И. П. Корчагин.
— А вы, майор, как думаете? — обратился наш комдив к командиру группы пехотинцев.
— Нас около двухсот, есть два орудия,— ответил майор.—Мы уже начали прорыв, но немцы сильным огнем положили наши цепи.
— Из какой вы дивизии?
— Мы — пятидесятая стрелковая дивизия,— ответил майор.
Подполковник А. Т. Стученко распорядился спешить 58-й и 52-й полки, коноводов оставить за деревней, во втором эшелоне держать 55-й полк.
И вот наши кавалеристы вместе с пехотинцами и танкистами пошли в атаку. Штаб нашей дивизии двигался за второй цепью.
До немцев было около двух километров. Это расстояние цепи прошли во весь рост. Три-четыре тачанки продвигались перекатами в боевых порядках. Пулеметчики вели с них непрерывный огонь. Сильный ответный огонь открыли и немцы. От прямого попадания мины погибла ближняя к нам тачанка, снарядом был подбит танк, который вел генерал-майор Ф. Т. Ремизов.
И все же наши цепи стремительно продвигались вперед. Их не смог задержать и усилившийся огонь противника. Эту атаку уже ничто не могло остановить. Мы ворвались в деревню.
Много наших людей полегло в этом бою, но и немцев было уничтожено немало.
Когда мы были уже на противоположной окраине деревни, из ближнего леса появилась цепь гитлеровцев. Они наступали в нашу сторону.
Я немедленно отправил сержанта М. Байрамова за полком второго эшелона и коноводами. Получив приказ, они двинулись к лощине. Но как только достигли ее, поднялась сильная минометная стрельба. Все заволокло дымом. Видимо, это место было пристреляно.
В лощине погибли рация, ее расчет вместе с начальником спецсвязи, начальник штаба 55-го полка капитан Н. Н. Беляков, обе девушки-санинструкторы. Погиб, видимо, и мой коновод Николай Голубев: лошадей я так и не дождался. Мы с группой танкистов полковника И. П. Корчагина сосредоточились для отражения контратаки противника. Но немцы почему-то отошли.
Вся группа двинулась по полю в сторону рощи, расположенной, судя по карте, западнее города Вязьмы. Противника впереди не было, но разрывы мин непрерывно сопровождали нас.
В роще наш дивизионный врач Н. Н. Вишняков руками вынул из моей щеки тоненький осколок. Надо сказать, что у нашего врача, смелого, энергичного человека, были искусные руки.
По указанию генерал-майора Ф. Т. Ремизова мы начали собирать людей, прорвавшихся через деревню, строить их, создавать взводы и роты. Но тут немцы опять открыли ураганный минометный огонь. Однако к вечеру остатки дивизии были в сборе — всего 97 человек. К нам присоединились танкисты и еще до сотни бойцов из различных стрелковых частей.
Как только стемнело, тронулись к реке. Выпал снег, морозило, было очень холодно. Разведку реки производили вплавь. Сняв шинели, несколько человек мужественно войтли в ледяную воду.
Разведав реку, начали переправу. Из ящиков поводок, скрепленных сенными арканами и проволокой, снятой с телеграфных столбов, мы соорудили несколько своеобразных паромов. Их тянули на другую сторону, затем пустые возвращали обратно. Переправой руководили майоры Г. Е. Фондеранцев и Н. Н. Шубин.
— Виталий Андреевич,— обратился ко мне Г. Е. Фондеранцев,— нам с Шубиным следует остаться здесь до окончания переправы, а штабу целесообразно перебраться сейчас. На том берегу людей надо собирать и организовывать.
Я согласился. Вместе со мной на паром поместились М. Н. Былинкин и М. Ф. Шепилов. Мы уже приближались к восточному берегу, когда наши бойцы обнаружили мост. Как мы поняли, многие вскоре ушли туда.
Наконец мы высадились и сразу пошли к лесу. Вскоре наткнулись на блиндаж. В нем оказались А. Т. Стученко, И. П. Корчагин, Ф. Т. Ремизов, комиссар 127-й танковой бригады П. А. Соловьев. Было несколько бойцов и командиров из нашей дивизии, танкисты и пехотинцы из других частей.
Позднее я узнал, что майоры Г. Е. Фондеранцев и Н. Н. Шубин переправились где-то в другом месте и с группой бойцов нашей дивизии благополучно вышли из окружения.
Впоследствии Г. Е. Фондеранцев стал заместителем командира дивизии, прошел всю войну, был комендантом Веймара. Н. Н. Шубин командовал полком. Военком дивизии А. Г. Полегин и его заместитель также вышли из окружения отдельной группой.
В лесу нас собралось около 300 человек, причем все пешие, за исключением нашей группы, имевшей 17 лошадей. Вскоре вся колонна двинулась в путь.
Перед рассветом, где-то в районе Лукьяново, Грядкино, идущая впереди нас группа танкистов И. П. Корчагина почему-то замешкалась. Потом поднялся шум, в небе вспыхнули осветительные ракеты, заговорили пулеметы. Я немного помедлил и крикнул:
— За мной, не ложись! — и, стараясь держаться ближе к лошади, бегом бросился вперед. Преодолев освещаемое ракетами поле, по которому били пулеметы, я вместе с конем покатился вниз по крутому склону оврага.
Вскоре сюда спустились капитан М. Ф. Шепилов, инструктор политотдела политрук Н. Н. Лифорт, две женщины — врач и медсестра и еще несколько человек. На рассвете в ближайшем лесу собрались все, за исключением танкистов И. П. Корчагина. Очевидно, они ушли в другом направлении. Не было с нами и Миши Былинкина, нашего разведчика. Он погиб, когда мы преодолевали под огнем открытое поле. Так я потерял своего близкого боевого товарища, смелого и исполнительного офицера. На душе было тяжело и тревожно...
Тем временем совсем рассвело. Недалеко затрещали мотоциклы, послышалась немецкая речь. Противник прочесывал лес, который мы только что покинули.
Ночью к нам присоединилась группа артиллеристов. Подполковник А. Т. Стученко повел колонну вдоль железной дороги по направлению к станции Угра. Шли с короткими привалами весь день. Под вечер вышли к шоссе, по которому двигалась танковая колонна гитлеровцев. Выбрав момент, перескочили шоссе и снова углубились в лес. Перед рассветом, выйдя на опушку, вынуждены были остановиться: перед нами простиралось открытое поле. Двигаться в обход не было уже никаких сил. Выставив охрану, повалились на землю, вернее, на еловые ветви, которыми застелили уже припорошенную снегом траву.
Дозорные доложили, что в селе, в полутора километрах от леса, большое скопление вражеских войск, слышен гул моторов, Видимо, там остановилась немецкая часть. Впрочем, и до нас доносились гул, крики и пение. Дозорные обнаружили телеграфные и телефонные кабели, протянутые вдоль опушки. Естественно, они их перерезали в нескольких местах.
В лесу пробыли весь день. Построили шалаши, развели костры и пили пустой кипяток, чтобы согреться. Ни чая, ни сахара, ни хлеба у нас уже не было.
к вечеру опять двинулись в путь. Так прошло трое суток, пока мы не вышли в район станции Лосьмидах И здесь ночью наша колонна напоролась на немцев. Со стороны моста, перекинутого через лощину, начали взлетать осветительные ракеты. Зашумели моторы мотоциклов и автомашин, застрочили пулеметы...
Нам удалось выскочить из лощины и оторваться от преследователей. А. Т. Стученко в колонне не оказалось, Не было его и среди убитых. Потом мы узнали, что он выходил из окружения иным путем.
В отряде осталось не более 50 человек, в основном из нашей 45-й дивизии. С нами были генерал-майор Ф. Т. Ремизов и полковой комиссар П. А. Соловьев. Чтобы окончательно оторваться от противника, вошли в реку и двинулись вдоль берега по воде. Затем выбрались на дорогу и к утру оказались в маленькой деревне, в которой и заночевали,
Много трудных минут пришлось пережить нам за двадцать долгих дней, проведенных в огненном кольце. Рань» ше мы полагали, что тяжелее тех боев, которые вели наши воины с превосходящим противником, ничего и быть не может. Но теперь, выходя из окружения, поняли, что нет для солдата ничего горше и страшнее, нежели сознание отрешенности от прямой активной борьбы с врагом. Лишь одно утешало: когда-нибудь мы прорвемся к своим, снова встанем в боевые ряды. И как окрыляла нас поддержка замечательных советских людей, которые не жалели для нас последнего куска хлеба, но — что греха таить — нередко и ругали за то, что отступаем. Женщины кормили нас чем могли, стирали вечно мокрые портянки.
В одной деревушке нашей хозяйкой оказалась средних лет рыжеволосая женщина. Поохав немного, она начала нас распекать за то, что мы оставляем их на произвол судьбы. А потом внесла миску сметаны, налила в кружки молока, нарезала хлеба. Сделав все это, она села на лавку и заплакала, причитая: «Кушайте, родименькие, дай бог вам дойти до своих».
Запомнилась и еще одна встреча, дня через два. Мы зашли в избу. На лавке сидел старик с окладистой седой бородой и подшивал валенки. Рядом молодая женщина что-то шила.
Мы поздоровались. Старик отложил валенок и, скручивая цигарку, посмотрел из-под бровей.
— Бежите?
— Отходим,— ответил я.
— И долго будете отходить?
— Думаю, что скоро кончим. Помолчали.
— Злости у вас мало,— сказал дед.— Немец нажмет — и отходите. Вот зубами бы вцепиться в землю, злобой гореть при виде врага.
Мы стали говорить, что наши воины дерутся до последнего, не жалея себя. Но старик покачал головой и заметил:
— Все это верно, и я так думаю, да вот отступаем, а это на раздумье наводит. И все-таки верю: поднимется злость у народа.
В разговорах о войне, которые, естественно, пришлось вести почти в каждом селе, высказывалась не только озабоченность положением на фронте, но и вера в перемену к лучшему. Люди обращались к нам за советом, как создавать партизанские отряды, как действовать против врага, с кем можно связаться и получить указания. Разумеется, исчерпывающе ответить на эти вопросы мы не могли и давали советы, исходившие от сердца, от желания задержать нашествие неприятеля.
Уже почти три недели выходили мы из окружения. Стычки с противником возникали чуть не каждые сутки. Часто бывали на грани гибели и все-таки избегали ее, И вот однажды от местных жителей мы узнали, что дальше к востоку, вплоть до переднего края, все население изгнано из деревень и везде стоят немецкие войска. Значит, где-то недалеко фронт, где-то рядом свои. И на душе стало радостно, хотя каждый понимал, что последние километры будут самыми тяжелыми.
Двигаясь вдоль опушки леса, мы подошли к деревне недалеко от Наро-Фоминска. Не входя в нее, заночевали в лесу.
К вечеру следующего дня мы увидели реку. По всем признакам это была Нара. Значит, недалеко передний край. Как только стемнело, в колонне по одному осторожно тронулись к реке. Мы тихо двигались по лесу, но скоро обнаружили, что он занят немцами. Слышалась чужая речь, между деревьями светились огни костров. Раздавались удары топоров. Выйдя на опушку, затаились в тени елей. Ярко светила луна. Все было отчетливо видно. Впереди в ста метрах проходила шоссейная дорога, а за ней на таком же расстоянии рос кустарник. Прямо перед нами, из кустарника, с короткими паузами стрелял станковый пулемет. Трассы шли в направлении противоположного берега реки. Стало совершенно ясно — впереди передний край немецкой обороны, а за ним передний край советских войск. Радостно и тревожно забилось сердце...
Вдоль шоссе ходили патрули, и перейти его нам не удалось. Решили пробираться к реке через торфоразработки. Сначала к торфянику подошел лейтенант Н. Н. Юрченко, а потом двинулась вся группа. Вода на торфянике замерзла. Лед ломался и трещал под ногами. Быстрым шагом перешли шоссе, затем траншею, вторую и наконец оказались на берегу реки. Стояла тишина, нигде ни звука, перестал стрелять даже пулемет. И только по-прежнему ярко светила луна.
Нам показалось странным, что, не встретив немцев, мы так спокойно подошли к реке. Не может быть, чтобы они не видели нашей группы. Здесь ли передний край? Не ушли ли наши? Почему стрелял пулемет? Укрывшись в кустах на берегу, мы шепотом обсуждали эти вопросы. И тут заметили какую-то блестящую полосу на воде. Послали разведку. Оказалось, через реку перекинуты неширокие бревна. Обледенев на морозе, они и блестели при лунном свете.
По ним-то мы и начали переправу. Так как бревна оказались тонкими и скользкими, пришлось переправляться сидя. Подобрав полы шинели, мы садились на бревна, поднимали ноги и, опираясь руками, двигались вперед.
Полковой комиссар П. А. Соловьев решил перейти в рост, по поскользнулся и с шумом свалился в воду. Однако и это не вызвало тревоги на обоих берегах реки.
Переправившись, мы обнаружили пустую траншею, построенную бруствером к реке. Здесь валялись наши стреляные гильзы, бумажные мешки из-под сухарей, патронные ящики и пустые консервные банки. Видимо, еще недавно в траншее шла полным ходом окопная жизнь, но почему-то оборвалась. Неужели наши отошли? Это же подмосковные рубежи. От такой мысли я невольно содрогнулся.
Прошли еще километра два, остановились. Кругом ни души. Капитан М. Ф. Шепилов и медсестра Шура попросили разрешения пойти вперед посмотреть, нет ли кого-нибудь поблизости. Через несколько минут послышался резкий возглас, а потом радостный крик: «Наши!»
Все вскочили, бросились на крик и увидели советского бойца, стоявшего в траншее у станкового пулемета. Тут же подошел лейтенант. Проверив наши документы, он сказал:
— Вы вышли на передний край и идете к немцам. Двигайтесь вот по этой лесной дороге, там узнаете, где наш штаб, И уходите поскорее, гитлеровцы здесь периодически производят сильные огневые налеты.
На прощание лейтенант дал нам пачку махорки.
Штаб полка оказался в деревне. У нас опять проверили документы и разместили всех в одной избе со связистами. Они встретили нас радушно: принесли консервы, колбасу, водку. Хозяйка наварила здоровенный чугун картофеля.
Это было в ночь на 7 ноября 1941 года. Так мы встретили наступающую 24-ю годовщину Октября.
Утром 7 ноября нас перевезли в дивизию. Командир удивлялся, что мы так легко перешли через передний край. Тогда капитан М. Ф. Шепилов по моему указанию съездил с начальником штаба дивизии на место нашего перехода. Выяснилось, что на этом участке в памятный для нас час произошла смена батальонов. Немцы, судя по всему, ушли в лес греться у костров, оставив боевое охранение, мимо которого нам удалось проскользнуть.
8 ноября генерал-майора Ф. Т. Ремизова, полкового комиссара П. А. Соловьева и меня вызвал Н. А. Булганин, бывший тогда членом Военного совета фронта. Мы подробно рассказали ему, в каких боях побывали и как выходили из окружения. «Ну теперь отдыхайте», — сказал он в заключение и направил нас в дом отдыха. Там оказались все командиры, бывшие с нами на реке Вязьма и вышедшие в расположение советских частей с группой майоров Г. Е. Фондеранцева и Н. Н. Шубина. Мы ожидали новых назначений...